За полгода столица в чём-то неуловимо изменилась. И дело даже не в том, что уезжал Глеб из московской весны, а попал прямо в промозглую осень. Перемены ощущались, они нависли над страной как дамоклов меч. И некоторые сверхчувствительные натуры чувствовали их приближение своей кожей, как ночные бабочки, которые «слышат» летучую мышь крыльями.
Хотел ли Глеб этих перемен? Определённо нет. Когда-то ему понравилась одна даосская притча. Восточный тиран решил узнать, что о нём говорят на площадях. Переоделся в рваный халат, чтобы остаться неузнанным, и пошёл на базар. Простой народ везде клял его на чём свет стоит. И только один древний старик, расстелив пыльный коврик под ногами, бил поклоны и повторял: «Многих лет царствия и здравия нашему императору!» Правитель удивился и спрашивает: «Ты знаешь лично нашего государя? Никогда его в глаза не видел. Может быть, он сделал что-то хорошее для твоих родственников? Нет, ничего хорошего он нам не сделал. Так за что же ты его хвалишь? Посмотри на меня, ответил старец. Я прожил много лет и знаю, что каждый последующий правитель хуже предыдущего».
Глеб не знал ещё, что вечерний концерт будет отменён и вместо него без объявления причин запустят по телевидению художественный фильм «Депутат Балтики». Как не мог он знать и того, что Клавдия Васильевна через пять дней даст ему ответственное поручение, которое он не сможет выполнить по независящим от него обстоятельствам.
* * *
На следующее утро, подъезжая на троллейбусе к остановке «Дом игрушки», Глеб издали увидел свой «Москвич», припаркованный неподалёку от киоска «Союзпечати». Ага, значит, Ромка на работу пришёл! Тёплая волна предвкушения от встречи с другом приятно удивила. Оказывается, он не на шутку привязался к товарищу.
На заднем дворе Роман открывал ворота, ведущие к складу. Увидев Глеба, бросился к нему навстречу. Приятели крепко обнялись.
Ты! Приехал всё-таки! Когда?
Вчера. Глеб был немногословен. Клавдия Васильевна у себя?
У себя. Ждёт какого-то важного правительственного сообщения, не отходит от радиоточки.
Ладно. Я зайду к ней, попрошусь, чтобы снова приняла на работу, а потом ещё увидимся.
Глеб скрылся в недрах магазина, и Роман так и не успел рассказать ему о вчерашнем разговоре с Леной.
Глеб постучал и сразу же вошёл, не ожидая ответа: Клавдия Васильевна не любила излишних церемоний. В кабинете заведующей было непривычно тихо. Она не разговаривала по телефону с поставщиками, не распекала нерадивых продавщиц, которые подкладывали на вторую чашу весов слишком толстую обёрточную бумагу, и не напевала эстрадных песенок из полюбившихся кинофильмов. Клавдия Васильевна молча сидела за своим столом и сосредоточенно, как показалось Глебу, разглядывала некий список, озаглавленный «Ассортимент». Только первое слово молодой человек и успел прочесть, потому что она поспешно убрала бумагу в стол.
А-а, Соколов! излишне официально провозгласила заведующая. Где тебя носит? Тут такие дела творятся
Здравствуйте, Клавдия Васильевна! Сочтя вопрос заведующей риторическим, Глеб в свою очередь спросил: Какие дела?
Сказали в десять утра объявят. Подождём. Работать у нас будешь или как?
Буду. Потому и пришёл.
Хорошо. Я тебя, конечно, возьму. Последнее время такая текучка Только больше не исчезай без предупреждения!
Не буду, Клавдия Васильевна. Спасибо!
Помоги сегодня Роману разгрузить и можешь идти домой. А потом как договоритесь.
К десяти утра разгрузили первую машину из Черёмушкинского хлебокомбината. Проходя мимо кабинета заведующей, услышали торжественно-скорбный голос диктора, объявляющего: «Центральный Комитет коммунистической партии Советского Союза, Президиум Верховного Совета СССР и Совет Министров СССР» Дверь в кабинет заведующей была приоткрыта, и молодые люди остановились послушать информационное сообщение. Клавдия Васильевна заметила их и молча сделала жест рукой, приглашая войти.
с глубокой скорбью извещают партию и весь советский народ
К концу сообщения в кабинете стоял почти весь персонал магазина. Осталась сидеть на кассе Ольга, да Люба у прилавка обслуживала покупательницу, которая всегда приходила утром в одно и то же время за карамелью «Яблочная». Было такое чувство, что вся Москва приникла к приёмникам и боится пропустить хотя бы слово.