Я никак не мог запомнить её имя. Кажется, Лера. Или Лара. Или вовсе Лиза. Мне довольно часто попадаются настолько неинтересные люди, что даже имя их, как ни силься
А вообще, старый, я бы тебе настоятельно не советовал лететь, обрушил Кеша мои попытки не думать о первом в жизни полёте.
Я поднял на него тоскливый, но вопросительный взгляд.
Пожалеешь, ей-богу, он убедительно хрустнул фисташкой. Отмотать назад не выйдет, а разочарование до гроба будет. Тогда меня и вспомнишь.
Ты-то откуда знаешь, как у меня будет, отмахнулся я.
Кеша назидательно потряс пальцем.
Не слушаешь старшего товарища. Да и ладно, хозяин барин.
Он сочно отхлебнул треть свежепринесённой кружки и задумчиво проводил глазами официантку.
Неестественная какая-то, меланхолично проговорил он.
В каком смысле?
Настоящая как будто бы, а спереди на голове лицо нарисовано. Жутковато.
«Пьянеет», решил я.
Жена-то тебя как отпустила? я окончательно решил не думать о предстоящих километрах под задом и позлить Иннокентия.
А-а, к подруге поехала, не разозлился он. Там какие-то бабские проблемы. До утра теперь не объявится.
Да? На неё, домашнюю, вроде не похоже.
А она с тревожным чемоданчиком уехала.
С чем?
Ты не знаешь, что такое женский тревожный чемоданчик?
Я вопросительно промолчал.
Федя, когда у баб проблемы с мужиками, они друг к другу с чемоданчиками ездят. Он пальцами закавычил «чемоданчики» и замер на мне глазами, жуя и предвкушая понимающее мычание или что-то вроде того.
Ну? А внутри «чемоданчика»? передразнил я его жест.
Он по-барски махнул рукой и отчеканил:
Коньяк, шоколадка, копчёная колбаса и презервативы. И добавил: Село ты, Кандышев. Негазифицированное.
Ишь ты! И что, не боишься, что она тебе какую-нибудь заразу принесёт?
Ты дурак? воскликнул Кеша. Во-первых, презервативы для подруги, а во-вторых, она же их всё-таки взяла!
Убедительно звучишь. Будто сам этот чемоданчик укладывал.
Я смерил взглядом содержимое наших кружек и решил, что пива с меня достаточно. Мысль моя была перехвачена мгновенно, и Кеша, натужно развернувшись в сторону барной стойки, раболепно проблеял:
Девушка! Нам бы «Беленькой» на ход ноги! По двести! и тут же спохватился: Пятьдесят!
Если верить Кеше, его последнее собеседование на работу проходило в рюмочной. Очевидно, этим объяснялась его проявившаяся не так давно способность мгновенно возникать в рабочее время в любом баре Петербурга. Левое полушарие его отвечало за любовь к пиву, правое к водке. Свободные от алкоголя зоны занимали женщины.
Как всякий правосторонний гуманитарий, к пиву он питал особые чувства. Во время наших самых первых посиделок он любовно, с чуткой аккуратностью, по стеночке переливал его из бутылки в кружку и нежно тянул: «Вот выпиваешь ты первую кружечку, потом сразу восьмую и голова светлее, и с девушками общаться проще».
К своим тридцати четырём я выявил не так много жизненных закономерностей, но железно уяснил: пьяницам-интеллектуалам вроде Кеши всегда достаются малопьющие жёны. Или вовсе трезвенницы с неврозами имени бухаря папаши. Видимо, так гармонизируется Вселенная. Как её угораздило промахнуться с этим странным союзом Иннокентия с его новой женой, я не понимал, но держался мнения, что исключение подтверждает правило. В такси по дороге в аэропорт я грел в руке стограммовую стекляшку коньяка и размышлял о том, как бесконечно многолик алкогольный мазохизм.
Переживания по случаю полёта оказались напрасными ёрш, отполированный коньяком, отключил меня ещё до полного набора высоты. Очутившись в эпицентре землетрясения, я разлепил запесоченные глаза и понял, что источник толчков долгожданный поцелуй посадочной полосы и колёс шасси. Надо же, подумал я, проспать самый долгожданный и вожделенный поцелуй последних лет.
Человека слева пьяная икота вымотала ещё в Пулково, и теперь он торжественно храпел, возвещая сгущающуюся над Кузбассом ночь.
Пока опорожнялся салон аэробуса, я судорожно рылся в рюкзаке в поисках воды. Сообразив наконец, что бутылка минералки осталась изъятой на пулковском контроле, осунулся и уныло стал считать идущих на выход. Когда взгляду открылась короткая юбка длинной стюардессы, я, почему-то прихрамывая, подошёл к ней и с Кешиной искательностью, вообще-то, не очень мне свойственной, проскулил что-то о стакане воды.