Юрий Васильевич смотрел на Инну таким жалобным взглядом, но она по-прежнему молчала. И он с трудом сдерживался мужчины не плачут.
***
Зимой, почти каждый вечер, он приносил ей, помимо мороженого, ещё и мандаринов должно быть, Инна их тоже любила, но продолжала молчать такая холодная ещё бы!
***
А потом наступила весна. Когда всё, что было заморожено, начинает таять, и Юрию Васильевичу показалась, что Инна тоже вот-вот оттает! Он пришёл к ней с надеждой, но она была по-прежнему холодна. И тогда Юрий Васильевич закричал:
Сжалься надо мной! Услышь меня! Я больше не могу так! Не могу без тебя жить! Мне кажется, что я схожу с ума! Я увезу тебя отсюда и сделаю счастливой! Только вернись ко мне, пожалуйста! Да прости же ты меня!!!
В тот момент я не выдержал мало ли что он натворит в таком состоянии! и, оторвавшись от видеокамеры и на ходу застёгивая бронежилет, направился к клиенту.
Юрий Васильевич обернулся, когда я открыл дверь, и кивком поприветствовал меня.
И Вам не хворать! произнёс я. Так что в итоге? Договор продляем?
Юрий Васильевич всё ещё пребывал в состоянии транса, теребя нервными пальцами краешек своего пиджака. И для ускорения процесса я добавил кодовую фразу:
Вы мне деньги за своё «мороженое» принесли?
Юрий Васильевич непроизвольно вздрогнул и даже как-то съёжился, но потом тут же схватил и распахнул саквояж, заполненный пачками иностранных купюр:
Да-да конечно да вот
А Вы думали, содержание моего подпольного гаражного кооператива «Хладокомбинат у Борисыча» обходится дёшево? Но у богатых свои причуды, особенно если крыша поехала, а деньги на дороге не валяются.
Я очень устал, прошептал Юрий Васильевич и зарыдал: Ну, прости меня, Инна, прости! Я люблю тебя! Пожалуйста, открой глаза! Посмотри на меня! Дай мне руку! Вставай! Пойдём домой! Ну же пойдём
В наступившей гробовой тишине Юрий Васильевич окинул Инну отчаянным взглядом, чтобы ещё раз увидеть её тонкие холодные руки, которые когда-то нежно ласкали его; бледное, родное до боли и всё-таки уже чужое лицо; окаменевшие губы, которых ему так не хватало. Он не мог видеть лишь её глаз и шрамов под платьем, оставшихся от его многочисленных ударов ножом в поисках сердца
26 июня 1998Клюква
Я любил маму и клюкву на болоте, а Маша филе лапландского оленя и улиток по-французски в кафе на Рублёвке. Как я сразу не догадался, что ничего хорошего опять не выйдет?
Я был старше её на десять лет неплохая разница в возрасте, чтобы девушка во всём меня слушалась, но ошибся Маша не сочла меня гением, и, что ещё страшнее, оказалась совершенно не похожей на мою маму, хотя их дни рождения я заранее сверил перед тем, как перейти в наступление, то есть к знакомству!
А почему бы и нет? На тот момент я был завидным женихом свободным мужчиной, не обременённым детьми и алиментами, с недвижимостью на болоте! Красавец в самом расцвете сил. Мама только что умерла, поэтому встреча с Машей казалась мне очень даже уместной!
С первой женой всё сразу пошло не так, потому что она не понравилась моим родителям, особенно маме. Впрочем, мы прожили несколько лет. Да, у нас родился сын, но я никогда не считал его своим ребёнком! Не потому, что я не его отец (ещё чего не хватало!), просто я ничего к нему не чувствовал: что есть, что нет.
Слава Богу, я быстренько избавился от жены и сына, и жизнь вернулась в прежнее русло с мамой! Ну и с папой тоже.
Я жил на болоте и собирал клюкву. А когда клюквы не было, я доставал её из наших холодильников собранную в сезон. Если вы будете есть клюкву постоянно, вы никогда и ничем не заболеете! Так говорила моя мама. И это аксиома. Куда ж без клюквы?
Маша показалась мне такой тихой, такой послушной, такой как мама! Но зачем-то она любила филе лапландского оленя и улиток по-французски. Я не понял тогда, зачем. И уже никогда, видимо, не пойму: почему я должен спонсировать кафе на Рублёвке? Ведь для этого надо, как минимум, работать. А я дурак, что ли, чтоб работать? Я никогда не работал. Как институт закончил, вернее, бросил, так дальше и не работал. А вы до сих пор пашете?
Вот я свободный художник. Пишу картины и стихи. Как мама. Да, моя мама всё время что-то писала по ночам в дневнике. Я ей показывал свои стихи. И они ей нравились. Она всегда меня хвалила. И однажды сказала, что я поэт. Так вот, я поэт. А Пушкин разве работал? Нет, он творил! И я тоже творю. А чтобы творить стихи, нужен покой. И никакой другой работы. Поэтому я бросил авиационный институт, как только мама сказала мне, что я поэт, и купил себе инвалидность!