Роскишенцева от украинского слова «роскишница», что в переводе на русский значит женский орган, откуда выходят дети, сказала Оксана и залилась хохотом.
А Костенко? спросила Натали.
Костенко от слова кость, тазобедренная кость, опять расхохоталась Оксана. Одним словом, девушки поладили и даже подружились. Натали и в голову не могло прийти, что Оксана шпионит за ней и докладывает о каждом ее шаге Ефиму Андреевичу. Теперь, когда Ефим приходил в «гости», Оксана испарялась и приходила вновь на следующий день к десяти утра.
Вскоре Натали позвонил Подь Подько.
Созвонитесь с Тимуром, запишите его телефон 3181990, договоритесь с ним о встрече и с паспортами приезжайте сегодня к шестнадцати часам на оформление собственности. У вас двадцать процентов одного из корпусов гостиницы «Севастополь». Ефим Андреевич машину уже выслал.
Натали вместе с Оксаной сели в бронированный Мерседес и подъехали к гостинице «Севастополь» за шесть минут. Девушки вышли полюбоваться высоким зданием в виде полу развернутой книги, одна половина которой отрезана, а Натали поднялась по ступенькам и вошла в фойе первого этажа. Здесь, окруженный своими соратниками, стоял Тимур, увешанный мобильными телефонами и, казалось, давал каждому срочное задание.
Натали, шурша широкой юбкой без рукавов, с цепочкой, украшенной бриллиантами на шее, внесла с собой так много света, помесь луны и солнца, что у Тимура, когда он ее увидел, отвисла челюсть. Он тут же отдал свои телефоны Баху и бросился к своей компаньонке навстречу.
Тимур, владелец гостиницы, сказал он и растерялся.
И я владелица, смеясь, ответила Натали.
Поедем на моей машине: у меня BMW с бронированными стеклами, похвастался Тимур.
Нет, я на своей, у меня бронированный Мерседес.
Жаль, а то поехали бы рядом, сказал Тимур.
Раз мы компаньоны, то нам сам Бог велел быть рядом, я вам еще во как надоем. У меня очень скверный характер и я въедлива, не пытайтесь меня надуть. Дележ должен быть честный, иначе развод.
Хотел бы я быть на месте того, кому вы могли бы угрожать разводом, сказал Тимур.
Тот еще не скоро появится, смеясь, заявила Натали.
Каждый сел в свою машину, и каждый думал про свое. Тимур впервые стал думать, что самое прекрасное в мире это женщина, которая может обладать неземной красотой и каким-то священным, таинственным магнитом внутри, рядом с которым ты невольно становишься куском металла и липнешь к ней, как к магниту, независимо ни от чего.
«Если она действительно племянница этого Раскорякина, чтоб ему тротиловую шашку подложили под сиденье, Натали моя. Тамилу я отправлю в Донецк, пусть там сидит. Но если Натали просто подружка этого жлоба, тогда дело швах, как говорят немцы. Интересно, насколько он ее старше? Я, должно быть, увижу его сегодня». И действительно случилось это: бумаги подписывались и вручались в кабинете самого Раскорякина. Ефим Андреевич, поздравляя Натали, дольше обычного задержал ее ручку в своей лапище, а она, должно быть, потеряв контроль над собой, чмокнула его в жирный подбородок под всеобщие аплодисменты.
Том Ивановичу он просто пожал руку и следующему компаньону Лобанову улыбнулся, а когда очередь дошла до Тимура, уставился на него не мигающими глазами, которые как бы говорили: смотри, а то раздавлю, как муху.
Тимур выдержал этот взгляд и взял один из экземпляров свидетельства о собственности гостиничного корпуса, свернул его в трубочку и уложил в дипломат. Он устремил взгляд на дверь, но ему приказали присесть для того, чтобы выслушать напутствие хозяина округа Раскорякина Ефима Андреевича.
5
Ася пролежала в больнице долгих четыре месяца, и когда ее выписали, чувствовала себя удовлетворительно. Физическая немощь постепенно уходила, а духовная травма не покидала ее ни на минуту, наоборот, усиливалась и требовала выхода. В глубинах нашего сознания прячется бесчисленное количество защитных элементов, о которых мы даже не знаем. Они выходят наружу неожиданно, не сразу отвечают на запрос: что же делать дальше. Проходят мучительные дни и ночи, и вдруг мозг как бы сам подсказывает, как выйти из, казалось бы, безвыходного положения.
Ася долго не могла понять, кто жил у нее внутри, почему врачи избегали разговора с ней по поводу ее родов.
В ее сознание закралась мысль о неком заговоре, особенно после того, как попыталась однажды заговорить об этом с Борисом. Борис был хмурый и какойто злой, все отнекивался, возможно, щадил ее, или в глубине души винил и себя, но ответа на вопрос: почему врачи не могли сохранить жизнь ребенку, она так и не получила ни от врачей, ни от мужа.