Есть вещи, которые мне близки, и я их описываю хорошо. А есть всякая хрень и пурга, про которую я не пишу и пробовать не собираюсь. Типа быта или труда на орбитальной станции, сказал Гордей, ввинчивая окурок в пепельницу.
Ему, если честно, абсолютно не улыбалось куда-то лететь, да ещё в пятницу. Поэтому он решил побороться, хотя у него не было ощущения, что это приведёт к успеху. Но покапризничать следовало Из общих соображений
Шеф, а вы, часом, не забыли, что у меня висит ещё статья про городскую свалку? Когда мне её теперь доводить до ума? сделал Гордей попытку образумить шефа.
Это потерпит.
Да и потом, есть определённые планы личного толка. Я уже договорился на завтрашний вечер. Ну, вы же понимаете Гордей изобразил лицом и характерными движениями рук предстоящие ему приятственные часы. На самом деле он блефовал, но шефу об этом знать не следовало.
Зря ты так. Редактор, казалось, был разочарован отсутствием энтузиазма. Впрочем, я это всё смогу сделать и без тебя. Но на тебе я поставлю крест, учти
Хм А туда для начала как попадают-то? Там ведь нужен допуск какой-никакой, наверное, неуверенно и явно примирительно сказал Гордей. Он подумал, что не обязательно разделять чужие амбиции, но на них можно неплохо заработать. А сейчас это было вполне реально. Написать за два дня занятный текст он умел. Не провокационный или скандальный, как сейчас модно, а нормальный. Мягкий, но слегка уносящий куда-то вдаль. Даже с налётом мечтательности. И удержаться в рамках темы при этом он вполне способен. Но, признаться, не хотелось портить себе выходные
Не боись, всё уже подготовлено. Завтра с утра туда идёт пищевой борт. Сейчас посмотрю номерок даже. Редактор поворошил бумаги на столе. Йопт, куда же делась-то? А, вот оно. Он поднёс бумагу к лицу, так как был близорук, но из пижонства не использовал оптику. Номер 443-бис. Ну да. Этот борт идёт транзитом на Луну. Из Шереметьева, как обычно. Грузовой терминал 8. Я про тебя договорился. Без тебя не улетят.
Э-э-э
Даю тебе, мин херц, три часа на решение всех твоих текущих проблем, хмуровато сказал главный редактор. После этого времени, если не получу от тебя подтверждения, можешь забыть о квартальной премии. А отдел городских обзоров и новостей я отдам Отрадинскому. Всё, время пошло. Свободен.
Я, конечно, постараюсь, но обещать не буду, красный как рак, выдавил из себя Гордей, повернулся на каблуках и вышел из редакторского кабинета.
Редактор, рыжая скотина, уже, похоже, переключился на следующее дело. Во рту торчала потухшая сигарета, а глаза энергично бегали по экрану. Гордей понял, что редактора абсолютно не интересуют мелочи его, Гордеевой, жизни, и обсуждать тут нечего. А отдавать отдел Отрадинскому это был прямой шантаж и явное свинство со стороны редактора. Тут двух мнений быть не могло. Отрадинский, в принципе, нормальный дядька, но совсем для других дел.
Вот ведь козлина, добавил Гордей тихо, уже пересекая приёмную.
Само журзадание было, в сущности, несложным. Послушать, поговорить, написать, забыть. Главный редактор, как понимал Гордей, не был бы главным редактором, если бы у него не имелись во многих местах свои поставщики интересной информации. Кто-то из них, похоже, порекомендовал обратить внимание на орбитальную станцию. Действительно, могло получиться неплохо. Придумался и заголовок «Театральная постановка Леди Макбет на орбите» или что-нибудь в этом духе. Надо же утереть нос американцам. У тех досуг заполнялся исключительно мультиками. Н-да
Все в редакции знали, что Гордей действительно довольно легко писал красивые и бессодержательные миниатюры о разных незначительных событиях городской жизни. Получалось так вполне даже живенько иной раз во всяком случае, главному редактору нравилось, и он вот уже три года держал Гордея на условной теме «городские новости с лёгким налётом романтизма». Гордеевы тексты отличала не всегда уместная литературность, созерцательность и отсутствие видимого сюжета. Плюс к тому дзен-буддистская прозрачность и склонность через парадоксы говорить о том, что стоит за миром слов и рациональных суждений. Эстеты от журналистики его любили. Некоторые даже считали это «малой, но настоящей литературой». Революции, конечно, его опусы не делали, но читать было приятно.
Вообще-то писать такие бессюжетные рассказики о городской жизни оказалось, к лёгкому разочарованию Гордея, довольно просто. Он, было время, ждал каких-то чудес и откровений, а их не оказалось. По фазам само собой все идёт. Сначала просто расслабляешься, открываешь глаза и уши и слушаешь, как люди говорят. Ходишь по улицам, топчешься на рынке, ездишь в транспорте впитываешь атмосферу. Неделю примерно. Происходит некая самозагрузка стартового лингвистического материала. Потом накопленное записываешь в виде полусотни удачных фраз или необычных оборотов. Потом тупо сидишь и ждёшь. Ещё неделю или чуть более того. Внутри начинается весьма загадочный процесс некая, метафорически говоря, плавка загруженного. Форсировать ничего не нужно и в положенное время откуда-то из глубин вылезает некий прототекст, где все герои используют те или иные найденные ранее фразы и всё отчего-то довольно удачно компонуется, так что получается вполне сносный, относительно законченный кусок. Потом просто надо его аккуратненько причесать, подшлифовать, убрать мелкие ляпы и всё нате, получите готовый рассказик. Каких-то фундаментальных сомнений, мучительного перебора и отбраковки различных вариантов сюжета не возникает. Поэтому и происходит всё очень просто и естественно. И это совсем не похоже на те мучения, на ту титаническую борьбу с каждым словом, которую описывают некоторые, даже довольно маститые авторы. Видимо, таким авторам нечем подманить свою музу. Сам Гордей смотрел на свои с ней взаимоотношения сильно проще: пишется хорошо, не пишется лягу спать или выпью пива.