В тихий час, отчаявшись, Улька встала с кровати, подошла к Ирине Викторовне, которая пила чай и читала газету, и мрачно сказала:
Не хочу спать. То есть не буду.
Ирина Викторовна оторвалась от чая, посмотрела на Ульку, а потом сказала:
А, не хочешь спать? Ну посиди, порисуй. У тебя вон как хорошо получается.
Улька обречённо поплелась за карандашами.
На следующий день после завтрака было пение. Как обычно, Ирина Викторовна поставила Ульку солисткой.
«Что ж, думала Улька. Видно, не судьба мне попасть в угол. Исполню для Ирины Викторовны свою Берёзку. Пусть порадуется».
Во поле берёза стояла,
затянула Улька.
Во поле кудрявая стояла,
Люли, люли, стояла.
Люли, люли, стояла.
А потом:
Аляотс азёреб елоп ов,
Аляотс яавярдук елоп ов,
Аляотс, илюл, илюл.
Аляотс, илюл, илюл.
Так интересно они придумали с папой. Папа сказал, что петь про обычную берёзу скучно, а вот про её отзеркаленную сестру азёреб намного веселее. Ульке понравилось петь про азёреб. Получалась песня на незнакомом языке, красивая и загадочная.
«Если уж бобры ей понравились, то азёреб вообще впечатлит до слёз», подумала Улька и затянула второй куплет:
Итамолаз узёреб умокен
Ирина Викторовна прекратила играть и резко захлопнула крышку пианино.
Хватит, сказала она ледяным голосом. Отправляйся, Ульяна, в угол.
Улька не верила своим ушам. Неужели и правда в угол?
Вприпрыжку она понеслась к бегонии.
За спиной, в глубине хора кто-то тихо засвистел «Хоутэл Калифорния».
В углу Улька поковыряла мел, лизнула палец и разочарованно вздохнула. «Мел как мел, подумала она. Непонятно, из-за чего шум и гам». И продолжила тихо напевать:
Итамолаз увярдук умокен,
Итамолаз, илюл, илюл
Вечером, когда всех детей забрали родители, Ирина Викторовна в задумчивости сидела за столом и смотрела на бегонию. Что-то в этой бегонии казалось ей странным. И ещё она чувствовала усталость. Дети в последние дни совсем отбились от рук. Вспомнилось, как примерная девочка Ульяна вдруг стала петь тарабарщину и радостно отправилась в угол. Ирина Викторовна взяла лейку и пошла поливать бегонию. Она подняла глаза и заметила что-то за цветком. Потом отодвинула листья и увидела огромную дыру. В дыре сиял красный кирпич. Сбоку белел мел. Ирина Викторов на протянула руку и потёрла. Мел окрасил палец. Она оглянулась и попробовала мел на вкус.
Ирина Викторовна всё поняла.
Декабрь
В спичечной коробке
Был в детском саду такой Жорик. Который ни с кем не разговаривал. Ребят сторонился, сидел один и собирал конструктор. А после обеда шёл к окну и смотрел на дорогу. Все быстро поняли, что там он высматривал маму. Но мама приходила только вечером.
Ничего, привыкнет! сказала воспитательница, когда Жорика привели в детский сад в первый раз.
Но прошёл месяц, потом второй, потом третий, а Жорик не привык. Он всё так же собирал в одиночестве конструктор, молча съедал завтрак, обед и полдник и большую часть дня проводил, глядя в окно.
Улька случайно услышала, как воспитательница говорила об этом с мамой Жорика.
Вы знаете, говорила мама, он не разговаривает только в саду. Дома обычный ребёнок.
Такое иногда бывает, отвечала воспитательница. Редко. Может быть, Жорика всё-таки забрать из детского сада? Сложно ему.
С кем же я его дома оставлю? говорила мама. И тяжело вздыхала.
Может быть, за ним приходить пораньше?
Кто же за ним будет приходить? вздыхала мама ещё тяжелее.
Когда Ульку только привели в детский сад, она грустила целую неделю. Но воспитательница сказала Улькиной маме: ничего, привыкнет. И Улька привыкла. Но всё равно больше всего любила, когда за ней приходили пораньше. А лучше всего перед тихим часом. Или даже во время.
А вот Жорик не привык. И его никогда не забирали пораньше.
Как-то вечером дома папа полез на верхнюю полку за книгой.
Ого, сказал он. Смотри, Улька, что я нашёл.
Он спустился и протянул руку. По ней ползла божья коровка.
Как же это она к нам попала? удивилась Улька и подставила ладонь.
Коровка переползла Ульке на руку.
Наверное, не выбралась вовремя на улицу. Там бы она давно впала в зимнюю спячку.