В тёмно-синем плаще, коричневом мундире, увешанном чармосодержащими сплетениями бирюзы и серебра, в низких сапогах из кожи и меха он был похож на любого солдата. Хуже того, он был похож на дурака — на недостойного дурака, прячущегося вот таким образом.
Склонившись между розовым кварцем и бурым папоротником, он убрал с лица чёрные волосы, спадающие на плечи, и вгляделся в озеро, в тёмно-бронзовую кожу и раскосые ледяные голубые глаза своего отражения.
Он производил впечатление, пусть даже его нельзя назвать красавцем, и утешала мысль, что судьба связала его с Тиви. В детстве, когда Дрив только научился провидеть, она была первой, кого он ощутил, — женщина низшего класса и очень далёкая, в те времена ещё не рождённая, но уже связанная с ним, как никто.
«Почему? — часто задумывался он. — Почему она?»
С тем же успехом можно было спрашивать, почему магия, почему радость, почему невинность, сладость, насилие, смерть?
Судьба связывает импульс и инстинкт — так его учили верить в детстве лучшие чародеи Ирта. Учась провидеть, он заглядывал в ледяные бездны вероятности, судьбы, неизбежного будущего. Он понял, что провидеть — значит не знать, но догадываться.
Никто никогда не провидел ни намёка на возможное возвращение Врэта — насколько было известно герцогу. Сила заглядывать в будущее время иногда наблюдалась среди светлых миров под Извечной Звездой и никогда — за Бездной на Тёмном Берегу.
Теперь же началось Завоевание, и Врэт обрушил на Ирт хаос. Может быть, Дриву не удастся больше никогда найти Тиви. Будущее переменилось, и всё же она где-то есть, на случайном конце нити событий, которые впервые довели до него принадлежавший ей глаз тритона. Она есть. Но может статься, что он больше не найдёт к ней путь, хоть они и связаны судьбою, и река времени бьёт в барабаны их сердец.
Дрив знал, что если ему суждено найти возлюбленную, предназначенную судьбой, это надо делать быстро. Глазами Чарма он видел стаи змеедемонов, шныряющие по лабиринту горных долин в поисках его. Неподвластные Чарму, змеедемоны были заодно и слепы к нему, и потому не чувствовали, что он за ними наблюдает. Благодаря этому он мог скрываться — пока что.
Адвар Одол рухнул, как и грозился Врэт. Магические Глаза показывали ему с высот страшное место катастрофы, и Дрив, видя громоздящиеся угли, заплакал. В дымящемся аду ничего не было похожего на стройные башни и купола, знаменитые по всему Ирту, или прославленные настенные сады, где праздновали свадьбу его родители и которые он часто посещал как Наместник. От полного жизни города не осталось ничего. Никого живого не было среди клубов пара и безобразных обломков. И на сердце становилось темно от полубессознательных, блуждающих мыслей об отмщении.
«Я как-нибудь уйду от рыщущих змеедемонов и узнаю, как их убивать. Я найду способ снова встать с Врэтом лицом к лицу, и он мне ответит за Арвар Одол. Я отомщу за это. Найду способ…»
Положив руку на меч Таран в чёрных ножнах, Дрив встал и снова осмотрелся. Золотистые потоки исходили от снежных туманов верхнего мира, мира горных пиков и бездонной синевы. Ближе, под огромными стволами мощных деревьев, тянулись скальные сады от гребня до гребня, перемежаемые папоротником, молодыми побегами и луговыми цветами всех оттенков огня. Мелькали белки, яркие зяблики сверкали на мшистых валунах.
Ни Глазами Чарма, ни собственными глазами Дрив не видел врага, и потому решился достать оружие и дать ему набраться света и силы от Извечной Звезды. Рукоять удобно легла в руку, и оружие жарко засверкало в танце. С каждым взмахом руки оно меняло форму, чтобы как можно быстрее резать воздух.
Направив меч на дальний гребень с высочайшей вершиной — Календарём Очей, Дрив подумал о походе туда. Святилище лежало у его склона, и меч Таран, конечно, мог бы туда отвести.