Подождите здесь, говорит охранник, указывая нам на скамью. Шепот скоро вернется.
Я плюхаюсь на нее, осознавая, что в комнате воцарилась тишина, бойцы прекратили сражаться, а заговорщики перестали строить планы, и все пристально смотрят на нас. Я не знаю, что я здесь делаю, не знаю даже, где это здесь, не знаю, что будет дальше. Я лишь знаю, что родители мертвы, а мой мир разрушен. Я просто знаю, что больше никогда ничего не будет хорошо.
Я обхватываю голову руками и плачу.
Все будет хорошо, говорит Сера.
Я останавливаюсь и медленно поднимаю взгляд. Сера сидит рядом со мной на скамье, откинула кудри в сторону и смотрит на меня большими голубыми глазами. В течение последних дней каждый раз, когда я смотрела на нее, они были затуманенными и налиты кровью, но сейчас выглядят ясными, сосредоточенными, решительными.
Ты заговорила, шепчу я. Я так боялась, что ты больше и слова не скажешь. Я так испугалась Я осматриваю эту большую темную комнату, угрюмые лица, наблюдающие за нами, зазубренное оружие и грязные полы. Мне все еще очень страшно
Нам нельзя бояться, говорит она, ее голос решительный, серьезный, старше, чем должен быть. Папа сказал, что мы должны быть сильными и храбрыми. Он сказал, что если мы придем сюда, то будем в безопасности. Так что все будет хорошо. Потому что он так сказал.
Папа умер, впервые говорю я вслух, и эти слова, произнесенные в воздух, каким-то образом становятся реальными. Мама тоже умерла. Они оба мертвы!
Но мы не мертвы, говорит Сера. Когда она смотрит на меня, то почему-то одновременно невероятно сильна и отчаянно слаба, взрослый и ребенок в одном лице. Ты все еще жива. Я все еще жива. Мы есть друг у друга.
Затем она бросается вперед и обнимает меня, а я крепко обнимаю ее. Мы держимся друг за друга, две сестры, две души, плывущие по течению в темном море, цепляясь друг за друга, чтобы удержаться на плаву. Я провела три дня одна в буре, не видя ничего, кроме боли и отчаяния, и вот наконец-то в темноте горит лучик тепла. Тогда я этого еще не знаю, но это объятие одна из самых важных вещей, которые когда-либо происходили со мной. Мы с Серой всегда были близки, но с этого момента мы стали неразлучны.
Это объятие ставит меня на путь, который определит следующее десятилетие моей жизни, который отправит меня в Блэкуотер. Все, что последует за этим, весь огонь и кровь, боль и любовь, все это ведет начало от этого объятия.
Я люблю тебя, говорю я ей.
Я тоже тебя люблю, отвечает она, и ее маленькие ручки прижимают меня так сильно, что мне больно. С нами все будет в порядке. Мы должны быть в порядке.
Шепот возвращается ближе к вечеру, прихрамывая, входит в комнату, размеренно постукивая тростью по деревянному полу. Другие мятежники бросают свои дела, когда она входит, и встают прямо, прижимая кулаки к сердцу в знак приветствия. Не говоря ни слова, она направляется ко мне, ее ледяные голубые глаза сверлят меня насквозь.
Клянусь Богами, говорит она наконец, девочки Петира Челрази. Вы выжили.
Наш папа послал нас сюда, объясняет Сера дрожащим голосом. Он сказал, что здесь мы будем в безопасности.
Шепот делает долгий выдох. Она не холодна, ничуть, но вряд ли ее можно назвать приветливой.
Я уверена, что он так и сказал, говорит она, тщательно взвешивая каждое слово. Но реальность такова что.
Ее голос затихает, а глаза расширяются. Она пристально смотрит на меня. На мою руку. На мою Божью метку. Я инстинктивно опускаю рукав, потому что родители учили меня никогда никому ее не показывать, но уже слишком поздно. Шепот хватает меня за запястье и задирает мою руку.
Она настоящая? шипит она. Скажи мне!
Д-да, заикаюсь я. Настоящая! Больно!
В комнате стоит такая напряженная тишина, что кажется удушающей. Она отпускает мою руку, и я отступаю, крепко сжимая ее. Она оглядывается на остальных, затем опускается на колени перед нами. В эту секунду она преображается. Холодность, суровая отстраненность, все это тает. Она улыбается нежной доброй улыбкой и обнимает нас обеих.
О, девочки, говорит она. О, мои милые девочки. Здесь вы в безопасности. В безопасности. Вы дома.
Глава 8
Настоящее
Нас провожают после пира, и мы выходим в просторный внутренний двор, расположенный за главным залом. Мощеные дорожки пересекают травянистую местность витиеватыми спиралями, а фонари раскачиваются на железных столбах, вспыхивая в темноте красным и фиолетовым. Я не знаю, куда иду, но остальные, похоже, в курсе, поэтому я иду за толпой. В камуфляже есть ясность, уверенность, которая приходит от отказа от своей личности, пускай и на минуту, чтобы слиться с группой.