Ну а если наш прохожий — богач?
— А кто откажется стать еще богаче, не прикладывая к этому никаких усилий? Богатый человек не был бы богат, если бы упускал такие возможности. Поднять потерянный кем-то кошелек — в этом поступке нет ничего аморального, ничего противоестественного, ничего незаконного. Узнать, кто этот кошель уронил, и вернуть его потерявшему практически невозможно. В такой ситуации любой человек возьмет деньги. Это предопределено.
— Не любой.
— Хорошо, — сказал граф. — Допустим, не любой. Конечно, наш прохожий может оказаться монахом какой-нибудь секты, исповедующей аскетизм. Он не возьмет денег, но и в этом случае у него тоже нет выбора. Ибо он даже не способен помыслить присвоить найденный кошелек. Золото для такого человека — это зло, грех и искушение. Итак, я хочу сказать, что выбор человека в каждый отдельно рассматриваемый момент будет обусловлен всей его предыдущей жизнью, воспитанием, представлениями о морали, чести и достоинстве, жизненными нуждами, а также давлением сиюминутных обстоятельств, поэтому можно считать, что выбора нет.
— А можно считать, что вы привели не совсем удачный пример, — возразил я.
— Таких примеров множество.
Я посмотрел на часы и сказал:
— Думаю, что остальные примеры мы обсудим чуть позже. Вам уже пора отправляться.
— Вы знаете, что я предпочел бы остаться здесь, милорд.
— Нет, — сказал я. — Я вполне способен решить данный вопрос самостоятельно.
— Это может быть опасно, — сказал граф.
— Не так уж опасно, граф. По крайней мере, для меня.
— И все же…
Настал момент бить графа его же оружием.
— Что вы там говорили о свободе выбора? — спросил я. — У вас-то ее точно нет. Являясь моим вассалом, вы обязаны выполнять мои распоряжения.
— Да, милорд, — чуть более официально, чем обычно, сказал он, поставив на столик пустой бокал, поднимаясь на ноги и расправляя свой плащ. — Мне действительно пора.
— Удачи вам, граф.
— Удачи нам всем, милорд, — сказал он, шагнул с башни в пустоту и растворился во тьме.
У него всегда это здорово получалось. Никто не способен растворяться в ночи столь же эффектно, как граф. Научиться подобному трюку нельзя, с такими способностями рождаются.
Если это можно назвать рождением. Даже я так не могу. Похоже — могу, но так, как это делает граф, — ни черта.
Я сел в кресло, закурил сигарету и закрыл глаза. Сегодня у меня образовалось часа два свободного времени, а это сейчас — непозволительная роскошь. Война на носу, черт побери.
Но вопрос с башней надо было решать, и, хотя сделать это можно было и без моего участия, я считал свое выступление необходимым с точки зрения правильного пиара.
Дело следует делать не только эффективно, но и эффектно.
Дозорная башня вряд ли являлась достойным памятником архитектуры, хотя лет ей было немерено. Но если вы видели хоть одну дозорную башню в Бескрайней Степи, то можете считать, что видели их все.
Выглядит она таким тридцатиметровым каменным наростом, торчащим на сером теле равнины. Камень, из которого она сложена, настолько стар, что покрывается трещинами и рассыпается в пыль от хорошего удара каблуком, так что о ее способности противостоять тарану речи не идет. Башня имеет около десяти метров в диаметре, внутри нет ничего, кроме винтовой лестницы, с обеих сторон зажатой стенами и ведущей на смотровую площадку.
Подобные сооружения обычно способны вместить в себя гарнизон до пятидесяти солдат, но я не видел смысла держать здесь больше десяти. И только в качестве декорации.
С тех пор как я призвал Рамблера и подчинил его своей воле, всякая необходимость в дозорных башнях как в средстве наблюдения за происходящим на границах моего влияния отпала.