Ты хоть ее любишь?
Кого?
Лидку.
Уже не знаю.
Не знаешь А если представить ее в постели с кем-то другим, как тебе, хорошо? Ведь представлял, да? Что чувствовал?
Злость.
Злость А еще что? Чисто физиологически. Понимаешь, о чем я?
Догадываюсь.
Ладно, можешь не отвечать Я тебе так скажу: плюй на все и береги здоровье. Это не моя присказка народная истина. Ну, не похожа на тебя Машка, и что? Подумаешь, катастрофа! По сравнению с мировой революцией это все пустяки. Мы не вечны, Санек, вот о чем надо думать! И беречь здоровье.
Надоели двусмысленные взгляды. Шуточки, усмешечки.
А ты обходи таких умников стороной. Мудрый человек ничего не скажет, а умник он и есть умник. Будет приставать, скажи, что взял из детдома. Во как, удивился сам себе отец, только что в голову пришло! Так и говори: детдомовская, жалко стало. Пожалуй, я и сам теперь буду так говорить.
Что, и тебя коснулось? горько усмехнулся я.
Не без этого, конечно, вздыхает, и не без боли. Больно мне за тебя, сынок, очень больно. Но разводиться не спеши, с этим всегда успеешь. А то сойдешься с кем, она тоже забеременеет. И родит тебе негра Негра хочешь?
Бать, мы вроде еще не пили. Ты что?
А ничего. Бывает и круче, вот чего
Машенька не блистала умом и грацией, зато кушала все подряд, сметая со стола любые объедки. Ходить она научилась в два года, говорить почти в четыре. До четырех лет она знала одно слово. Нет, не «дай», другое, хотя значило оно то же самое. «Яу!» говорила дочка отчетливо и тянула ручки к первому попавшемуся на глаза предмету, будь то моя бритва или Лидкина косметика. Яу, и хоть ты сдохни, но если этот предмет ей не доставался, вопли девочки сокрушали барабанные перепонки. Соседи стучали в стенку, звонили по телефону, страшно ругаясь последними словами, а при встрече грозили пришибить меня в темном подъезде или подать в суд за издевательство над ребенком.
Не счесть вещей, прошедших через руки нашей маленькой. Таковых попросту в доме не было, не считая тех, которые мы прятали под замок, пользуясь ими в ночное время, когда дитя изволило почивать. Брился я ночью, как истый француз, а Лидка, как проститутка, тем же временем суток наводила марафет на своем лице. Спали мы вместе, предпочитая исключительно безопасный, а потому скучный секс. Когда мы им занимались, Машенька, как правило, просыпалась, хотя в эти моменты тишина под нашим одеялом стояла почти гробовая. Мы старались удовлетворить друг друга без звука и никогда друг друга не удовлетворяли.
Я продолжал работать художником, стал еще и фотографировать. Деньги шли лавиной, особенно с откровенной халтуры, вроде обслуживания выпускных балов и снимков на документы. Мы купили трехкомнатный кооператив, «Волгу», выстроили дачу. Эти заботы как-то отвлекали нас от Машеньки, примиряли с ней, а видимый наш достаток быстро заткнул рот всем «умникам». Я мог позволить себе встречаться с женщинами, которые мне нравились, без напряжения, что позволяла себе Лидка, выяснять уже не хотелось. Думаю, вряд ли многое. Когда она отправлялась в город, за ней хвостом ходила Машенька со своим «яу», норовя скупить все магазины Тулы. Жена не работала, потому что теща и моя мать отказывались сидеть с нашей дочуркой, ссылаясь на слабое здоровье, а чтобы отдать ее в детский сад, не могло быть и речи. Сор лучше держать дома, под надежным замком. Как бриллианты.
3.
Наваждение. Лида
Как оно меня доставало, это «яу!», вам и не снилось. Яу и вещь переходит в ее руки, из которых возвращается хлам. Удивительно цепкие ручонки! Казалось бы, ну ни в жизнь не сломать, молотком не разобьешь, но нет «Яу!», и можно идти в промтовары за новым феном. «Яу!» и выдран ящик из письменного стола, «Яу!» и в ванной смешаны шампунь с зубной пастой и лосьоном, все рекой течет по полу. Машенька даже стулья ломала легким движением руки. Дотянется, цапнет за спинку, и резко вниз дернет. Стул с треском об паркет, клей не выдерживает. Если честно, они и стулья, конечно, уже не те, но ведь и Машеньке было тогда три годика.
И все-таки она славная, хорошенькая. Разломает чего, сразу радуется. Улыбка до ушей, глазки тоже смеются. Вот я какая, вот что я могу! А ты, мама, чего радуешься? Смотри, как здорово, как звенят тарелки, когда их бухнешь об пол! Что может сравниться с этим звоном? Была одна тарелка, стало много. Разве не творчество?