Что стряслось? спросил Фельгор.
Бершад пожал плечами:
Самка серокрылого кочевника загрызла красноголова.
Она тебе чем-то обязана, что ли? поинтересовался Фельгор.
Нет, тут что-то другое, ответил Бершад.
Все смотрели, как кочевник расправляется с добычей. Наевшись, дракониха обернулась и пристально посмотрела на корабль сияющими голубыми глазами, а потом расправила огромные крылья и за несколько взмахов поднялась высоко в небо. С дымчато-серого брюха стекала морская вода, смешанная с кровью. В сотнях локтей над кораблем дракониха поймала восходящий поток воздуха и по широкой спирали устремилась ввысь, посверкивая в разрывах облаков, пока не стала размером с монетку.
Я и не знал, что бывают такие громадные драконы, сказал Джаку, прикрыв рукой глаза от солнца.
И я тоже, кивнул Бершад, не сводя глаз с драконихи; за свою жизнь он повидал немало летучих ящеров, но до размера этой драконихи остальным было далеко.
Течение уносило корабль на северо-восток, однако серокрылая кочевница упрямо следовала за ним.
Похоже, она не собирается с нами прощаться.
И что теперь делать? спросил Фельгор.
А ничего, ответил Бершад. Главное, чтобы она не решила к нам спуститься.
Меня больше беспокоит не дракон, а то, как мы продолжим плавание, сказала Эшлин.
Да, с этим придется разбираться. Джаку кивнул на обломанную мачту. Для начала хорошо бы придумать, как соорудить новую.
Эшлин указала на близлежащий остров, где высились стройные кедры:
Нам туда.
Точно, согласился Джаку и сказал матросам: Ребята, сейчас мы с вами поплотничаем. Доставайте-ка пилы и топоры.
Одиннадцать дней они плыли на север, лавируя между островками Надломленного полуострова.
Погода оставалась ясной, но корабль по-прежнему шел медленно. Теперь, когда поставили новую мачту, а шторма и драконы остались позади, возникла новая опасность: флот Линкона Поммола мог обнаружить беглецов.
Трижды они замечали папирийские фрегаты под флагом с черепахой эмблемой Линкона, патрулирующие побережье Альмиры. Линкон Поммол считал, что Эшлин погибла, поэтому использовал захваченные корабли для устрашения мелких баронов Атласского побережья. Чтобы не нарваться на неприятности, беглецам пришлось углубиться в хаос Надломленного полуострова. Так называемый полуостров на самом деле был архипелагом: мелкие островки, соединенные сетью извилистых узких проливов, где стремительное течение грозило разбить судно об острые подводные камни или выбросить на мель. Если путники заплывали слишком далеко в лабиринт внутренних островов, то потом тратили несколько дней, чтобы выбраться в открытое море.
Самка серокрылого кочевника все время кружила над ними. Не опускалась на землю. Не меняла курса.
Интересно, и сколько он будет вот так летать? Ну, без отдыха? спросил Фельгор, разглядывая серебристо-серого дракона.
Я же тебе говорила, это не он, а она, откликнулась Эшлин, сидя на корме и угольком набрасывая очертания драконихи на обрывке парусины. Из всех драконов Терры кочевники совершают самые длинные перелеты и могут оставаться в воздухе целый месяц.
А вдруг она проголодается? не унимался Фельгор.
Не волнуйся, сказал Бершад, если и проголодается, то не скоро. Она сожрала половину туши красноголова.
Он не понимал, каким образом чувствует сытость драконихи. Серокрылая кочевница с туго набитым брюхом кружила в небе, а нутро Бершада ощущало эту тяжесть.
Дракон следует за нами по всему Надломленному полуострову, как мальчишка-оборванец за тележкой с сосисками, надеясь поживиться лакомым кусочком. По-твоему, это нормально? спросил Фельгор.
Эшлин отложила уголек и потянулась, разминая затекшие обнаженные плечи, что тут же привлекло внимание папирийских моряков. Битва в Незатопимой Гавани оставила на коже Эшлин темно-синие шрамы, зубчатыми зигзагами тянувшиеся по кровеносным сосудам, начиная с правого запястья, по всей руке и по груди.
Нет, это очень необычно, сказала она.
Бершад поднес руку ко лбу, защищая глаза от яркого солнечного света, и тоже взглянул на дракониху. Она парила на потоке восточного ветра, широко раскинув крылья, так что перепонки сверкали под лучами полуденного солнца.
В последнее время ничего обычного вообще не происходит, сказал Бершад.
По правде говоря, он не воспринимал постоянное присутствие серокрылой кочевницы как что-то странное. Куда удивительнее было то, что ему совершенно не досаждал зуд в костях, который еще недавно возникал при приближении любого дракона. Вместо этого кровь в жилах драконьера и драконихи словно бы пульсировала в унисон, и эта объединяющая связь была очень прочной: Бершад чувствовал какой-то едва уловимый толчок всякий раз, когда серокрылая кочевница взлетала повыше, опускалась к морю, отлетала подальше или приближалась.