-- Я пыталась объяснить
вам это знаками". Ее вовсе не радовала перспектива обзавестись здесь репутацией
прожженной профессионалки, откровенно поведала мне она. Извинившись за
бестактность, я предложил тут же пропасть с ее горизонта -- жест вежливости,
который она оценила как должное, пожав мне руку и одарив обворожительной
улыбкой.
-- Что это за вещи? -- спросила она, быстро сменив тему и демонстрируя светский
интерес к сверткам, которые, садясь, я положил на стол.
-- Так, ничего особенного, пластинки и книги, -- ответил я тоном,
подразумевавшим, что в них вряд ли может найтись что-то примечательное для нее.
-- Книги французских авторов? -- переспросила она, и в ее голосе, мне
показалось, внезапно прозвучала нотка искренней заинтересованности.
-- Да, -- отозвался я, -- но боюсь, по большей части скучных. Пруста, Селина,
Эли Фора... Вы бы наверняка предпочли Мориса Декобра, не правда ли?
317
-- Покажите мне пожалуйста. Мне любопытно, кого из французских писателей читают
американцы.
Развернув одну из упаковок, я подал ей томик Эли Фора. Это был "Танец над огнем
и водой". Улыбаясь, она листала страницы, задерживаясь то на одном, то на другом
месте и время от времени издавая негромкие возгласы. Затем с решительным видом
закрыла книгу и положила на стол, не снимая руки с переплета.
-- Хватит, поговорим о чем-нибудь более интересном. -- И, после минутной паузы,
добавила: -- Celui-la, est 11 vraiment franciais?*
-- Un vrai de vrai**, -- ответил я, ухмыляясь во весь рот.
Похоже, это ее не вполне убедило.
-- С одной стороны, все, казалось бы, по-французски, -- размышляла она,
обращаясь скорее к самой себе, -- ас другой, есть здесь нечто странное...
Comment dirais-je ?***
Только я собрался ответить, что прекрасно понимаю, что она имеет в виду, как
вдруг моя собеседница откинулась назад, завладела моей рукой и с лукавой
улыбкой, призванной добавить шарма ее непосредственности, вздохнула:
-- Знаете, я ужасно ленива. Книги -- у меня не хватает на них терпения. Это
чересчур для моих слабеньких мозгов.
-- Ну, в жизни есть масса другого, чем можно заняться, -- ответил я, возвращая
ей улыбку. С этими словами я опустил руку и нежно сжал ее колено. В мгновение
ока ее рука накрыла мою и передвинула выше, туда, где плоть была мягче и
обильнее. Затем, столь же быстро, укоряющим движением оттолкнула ее:
-- Assez, nous ne sommes pas seuls ici****. Пригубив из наших бокалов, мы оба
расслабились. У меня и в мыслях не было тут же брать ее на абордаж. Хотя бы
потому, что мне было наслаждением вслушиваться в то, как она выговаривает слова
-- четко и не спеша, что не свойственно парижанкам. Она говорила на чистейшем
французском, и в ушах иностранца вроде меня он отзывался музыкой сфер. Каждое
слово произносила ясно, отчетливо, почти не прибегая к жаргонным выражениям.
Слова сходили с ее уст томно и неторопливо, полностью
____________
* Вот этот, он действительно француз? (фр.)
** Самый что ни на есть (фр.)
*** Ну, как бы это сказать? (фр.)
**** Довольно, мы здесь не одни (фр.)
318
обретя форму, будто прежде, чем доверить их внешнему пространству, где звук и
значение так часто меняются местами, она обкатывала их во рту. Ее медлительная
грация, в которой был привкус чувственности, смягчала траекторию их полета;
невесомые, как клубочки пуха, они ласкали мои уши. Ее полное, тяжеловатое тело
тяготело к земле, а вот в звуках, излетавших из ее горла, слышался чистый звон
колокольчиков.
У меня не было более причин для колебаний относительно ее профессии. Созданная,
как говорится, для этого, она, тем не менее, не производила впечатления
прирожденной шлюхи.