распахнута к рукопожатью.
Шалом, горожане! шалом, господа!
Приветствую вас, кибуцы, города,
и реки, и горы, в которых вода
течёт и сверкает на солнце.
Здесь реки не губит ни зной, ни мороз,
над ними хрустальные крылья стрекоз,
а пазлы подсолнухов, завязи роз
с высот на равнины стекают.
Прости себе эти восторги души,
в копилку её отсыпай не гроши,
а танцы и песни: они хороши,
как лица, как свечи в шабаты.
На мир этот хрупкий что стёкла авто
смотри беспрестанно на это, на то
На то, как по миру не раз и не сто
колышется многоголосье.
Пускай на стене календарь отрывной
не будет изорван виной и войной,
а ластится море волна за волной
к земле, поцелованной Богом.
* * *
В летний зной меняются одежды,
вновь и вновь меж звёзд плывёт «Арго».
Я кружу без никакой надежды
в поисках неведомо чего.
В свете фар отчётливы предметы,
город ночью светел, как кристалл.
Потерялись знаки и приметы:
Навигатор, видно, подустал.
В сумерках и в полночь с лунным взглядом
колеси по трассам, колеси!
Завтра ли ты с нею встанешь рядом?
Шёпотом у Господа спроси.
Баба Яга пенсионерка
За ворожбою, гаданием, сплетнями и за наветами,
играми в карты буру, преферанс и очко
втёрлась к Яге ненавистная старость с клозетами,
с нею диета противная брюква, творог, молочко.
Чахнет старуха и пенсию ждет в утешение,
в фейсбук всё ходит да пялится в собственный чат.
Даже с потомками полный копец и крушение!
ей же хотелось трех внучек и девять внучат!
Сахар под вечер подскочит, а после давление,
в ступе внезапно зашкалит Чернобыльский фон!
Смерть не пугает гнетет её душу забвение.
Некому даже в наследство оставить айфон!
Вот из треногой избы переехала в город Мытищи,
где вечера подмосковные, даже уют.
Этот уют она мочит слезами, до тыщи
писем строчит ежемесячно в детский приют.
Нет ей ответа. Сиди целый день у газона,
тополь с Плющихи столице укором торчи!
Сдать бы посуду так нет и в посуде резона,
та у бабули идёт на анализ мочи.
Утром, когда просыпается весь мегаполис,
солнце на небе встает, как во рту леденец,
бабка к иконам креститься да кланяться в пояс
Люди вздыхают: «Хреновый у сказки конец».
Последний ветеран
В мае громы чем не залпы пушек,
что дрожат восторженно во мне,
будто судьбы беленьких старушек
не достались жертвами войне.
Где, по ком они рыдали в голос,
в рощах с кем берёз глотали сок?
Им пригладят выбившийся волос,
их схоронят в пепельный песок.
В небе птиц беспечная ватага
мчит весну в зеленых образах,
так неслись любимым от Рейхстага
похоронки письма на слезах.
Боль числом девятым на подходе,
в шрамах битв войны кровавый след
Я хочу, чтоб вечно жил в народе
мой давно от ран умерший дед.
Ради мира, радости и смеха
до сих пор уходит время их.
Меркнет историческая веха
глуше звон медалей боевых.
В праздник мира, горькая Победа,
фляга водки узкий рвёт карман,
с палочкой хромает ротный деда,
мой и твой последний ветеран.
* * *
Кто я такой, чтобы не верить в Бога?
Чем я владею, кроме двух гитар?
Одной щиплю я струны понемногу,
другая понемногу мне пиар.
Не победил, не проиграл, не сдался,
на переправе не сменил коня
Вот бы Господь со мной расцеловался
как я в Него, поверил бы в меня!
* * *
И вот заграница закончилась домом.
Так волей, неведомой ею ведомым,
меня притянуло к горячей стране.
Но где в той стране отогреться бы мне?
Заяц над бездной
Не ждать с надеждами вестей,
не рассуждать о Боге
и не искать красивостей
в случайном некрологе
У очередности на смерть
нет логики железной:
смеяться заяц может сметь,
вися над синей бездной.
Про здесь и там
Человек, когда уходит близкий-близкий,
словно вороны рассевшись по кустам,
вы, придя за упокой пригубить виски,
убедитесь, что Вы здесь, а друг ваш Там.
Постелив себе постель, хмельные в меру,
вы зевнёте дома радостно в трусах
Хорошо, что неизвестно лицемеру,
как он Господа смешит на небесах.
Забытая зажигалка