В целом сценарий слабоват, Арес способен выполнять задачи посложнее. Похоже, в этот раз его спустили сверху, не спросив командования. Ну, наше дело маленькое. Солдат, какой бы профессионал он ни был всего лишь солдат. Есть приказ выполняешь, не жалея ни своих, ни чужих. Нет приказа дышишь носом. Хотя расслабляться не будем командование вполне способно внезапно поменять вводные и радикально усложнить задачу. Потому и летим мы на учения в полной выкладке и с боевой амуницией в легких десантных "Штайерах", спрятанных в заплечных кожухах.
Смотрю в иллюминатор. Мы набрали приличную высоту и огибаем с юга гору Олимп. Там, за сухими облаками из углекислоты, на склоне исполинского кратера бдит станция дальней космической разведки, ощупывая чуткими антеннами космос почти над всем северным полушарием. Я бывал там ещё зеленым курсантом, с восторгом глядящим из огромных окон на раскинувшийся внизу зев потухшего вулкана. Могуча всё же наша Республика. Надо будет построит ещё одну, две, десять таких станций. От сердца люди оторвут, голодать будут и детей недокармливать, но планету земным не сдадут. Ни за что и никогда.
Всем отдыхать, командую я группе и тут же, как истинный лидер, подаю пример. Клюю носом и быстро засыпаю под мерный гул двигателей. Силы нам понадобятся там, а здесь, в марсианском небе, мы целиком и полностью в руках занудного дедалетуна. Ну и фортуны, конечно, куда без неё бойцу.
Глава 4В марсианские контрдиверсанты я попал практически с улицы. Точнее, из спецшколы, куда меня, голодного, тощего пацана привёл один из патрулей Народной милиции через полгода после провозглашения независимости. Родителей я почти не помнил и почему полиция ещё той, старой колонии забрала меня в интернат, откуда я потом сбежал тоже не мог понять. Помню дикую ругань на кухне, помню, как отец первый раз меня избил. Он был как будто пьяный, но выпивкой от него совсем не пахло. Помню, как вернулся домой спустя пару лет и увидел, что наша старенькая стоэтажка абсолютно заброшена, а окна квартир разбиты или заколочены. Ещё помню, как брёл от своего дома куда глаза глядят. Как прибился к уличной банде и несколько лет выживал в ставшем совершенно чужим городе, пока меня не поймали патрульные.
Уже повзрослев, я понял, что во время кризиса родители потеряли работу и "подсели" на наркоту, достать которую тогда было легче лёгкого. Их примеру последовали многие другие. Наркотики давали возможность хоть как-то уйти от жуткой реальности экономического обвала. На самом деле, мне повезло, что кто-то из соседей вызвал полицию. Синтетическая дрянь, которая "гуляла" тогда по улицам, превращала человека в агрессивное, тупое животное в считанные недели, а убивала за пару-тройку месяцев. Останься я тогда с родителями, меня могли попросту забить до смерти.
Когда меня доставили в участок, ничего хорошего я не ждал. Наш вожак, здоровый восемнадцатилетний бугай по кличке "Лыба", предупреждал, что нет ничего хуже, чем попасть в околоток. "Полиции, говорил он, платят мало, зато многое прощают". И рассказывал жуткие истории про детей, которые сгинули в участках навсегда. Если он и перегибал, то несильно дети были лакомым куском для чёрных трансплантологов и богатых извращенцев. За здорового ребёнка платили сумасшедшие по тем временам деньги, а беспризорников все равно никто не считал. Немногие из полицейских могли устоять перед соблазном решить свои финансовые проблемы на пару лет вперед, когда на одного из обитателей приёмника поступал от серьёзных людей "заказ".
Я не знал, что при новой власти мне нечего было бояться. Я несколько раз видел, как прямо на улицах ставили к стенке барыг и сутенёров, а трупы, как мусор, забирали потом коммунальные службы, но не верил, что у кого-то могут дойти руки до беспризорников. Я ошибался. Из участка меня быстро доставили в красивое здание первой спецшколы в нашем куполе, ранее принадлежавшее частной гимназии. Как нам объяснила учительница, у новой власти каждый человек был на счету. Маленький Марс должен противостоять большой Земле, а сделать это можно только если каждый из нас возьмётся за ум и станет служить Республике и народу. После этого мы были распределены по классам и впервые за многие годы начали полноценно учиться.
Нам было трудно поверить в такие перемены. Вечерами, засыпая на двухъярусных армейских койках, мы спорили до хрипоты о своём будущем. Пессимисты считали происходящее трюком или экспериментом. Они были уверены, что нас вот-вот разберут на органы или выкинут в одних трусах на поверхность, чтобы не тратить на "уличных" казённые пайки. Находящиеся в подавляющем меньшинстве оптимисты крутили пальцем у виска и говорили, что в таком случае властям просто не надо было ничего делать. Большинство из нас и так "сторчалось" бы на синтетике, не дожив до совершеннолетия. Я не знал, что думать, и решил сосредоточиться на учебе.