Нормально отношусь.
Как женщина она тебе нравится?
В таком плане не рассматривал.
Вот это правильно.
По голосу папы догадываюсь, что не просто одобряет, буквально радуется. Меня же жжет изнутри горечь разочарования. К горлу тошнота подступает. Конечности дрожью разбивает.
Да пошел он Подумаешь Без разницы
Дальше отец понижает голос, и следующие его слова, как ни пытаюсь, разобрать не получается.
Что скажешь?
Неожиданно, теперь и Тарский звучит тихо, как будто в самом деле удивление испытывает.
Никому больше дочь не доверю.
Да к чему он это говорит? Что такое происходит?
Кто именно вам эту идею предложил?
Может, я от непонимания слишком сильно фантазировать начинаю, но мне кажется, что в голосе Тарского сквозит какое-то напряжение.
Из органов. Отставной. Подполковник Рязанцев. Помнишь такого? сыплет папа непонятной для меня информацией. Впрочем, реакция Таира тоже остается загадкой. Кажется, он молчит. С документами обещал помочь. Не какую-то липу подвальную, все по высшему разряду
Понятно.
Оба замолкают. Устанавливается странная тишина. Как ни хочется знать больше, под дверью сидеть дольше нельзя. Бегу на кухню, в надежде, что кто-то из них появится следом.
Не дай Бог, отец все же надумал меня куда-то сплавить, буду протестовать!
Близится вечер. Ни Тарский, ни папа из кабинета не показываются. Иван просит Алевтину отнести им ужин, вот и все вести. Ухожу из кухни ни с чем. Располагаюсь в библиотеке, пытаюсь читать, но ничего не идет. Беспокойство закручивает в сознании какие-то мудреные петли предположений и мало-мальски вероятных догадок.
Когда же меня находит Иван и сообщает, что отец вызывает к себе, волнение усиливается. Иду, словно по песку ступаю. Не ощущаю твердой поверхности, как будто опору теряю. Голова кружится. Не хватало только грохнуться без сознания.
Вхожу без стука. В ожидании неприятных новостей так на пороге и замираю. На Тарского зачем-то смотрю. Дурочка, рассчитываю, что он заступится.
«В таком плане не рассматривал»
Едва скрывая обиду, отворачиваюсь. Вымещаю эмоции на отце.
Я никуда не поеду, в голосе нет уверенности. Приходится дожимать вдогонку: Не поеду!
Сядь, требует папа прохладным тоном.
Зачем?
Я сказал, сядь!
Он редко повышает на меня голос. Как правило, отмахивается, просит оставить его в покое, рассказывает о том, сколько у него без меня забот, отделывается нелепыми шуточками и впоследствии все мои выбрыки на тормозах спускает.
Сейчас же этот демонстративный гнев пугает меня до чертиков.
Подчиняясь, вполне сознательно подбираюсь к Таиру. Он у окна стоит, а я занимаю ближайший к нему край дивана.
Приглуши эмоции и послушай меня внимательно, произносит отец, пригвоздив меня взглядом. Я тебе добра желаю. Уберечь хочу, понимаешь?
Понимаю, но
Никаких «но» быть не может! Вариантов не осталось, вздохнув, отворачивается.
Заявляет о заботе, а мне кажется, я раздражаю его как никогда сильно. Очевидно, не настолько, чтобы позволить меня пристрелить. Как бы там ни было, чувствую, что решение ему действительно непросто далось.
Что это значит? Что? на Тарского смотрю. На его лице вообще никаких эмоций не отражается. Говорите уже!
Через неделю вы с Таиром летите в Европу.
В Европу?
Не думала, что настолько далеко запрет. Это лучше и одновременно хуже, чем я предполагала. И все же теперь меня волнует не сама ссылка, а компания Тарского. Точнее, его покровительство. Как иначе это назвать?
Да, в Европу. Куда именно, сообщу перед вылетом. Таир знает, что делать. Страну покинете по поддельным документам, как граждане Германии. И В качестве супружеской пары, говорит и сам морщится. Так надежнее.
У меня же картинка никак не складывается. С опозданием отцовскую речь перевариваю.
Супружеской пары? повторяю машинально и только после этого осмысливаю.
Подо мной словно какой-то люк открывается. Со свистом в бездонную пропасть лечу.
Простая формальность, заверяет отец. Считай это летними каникулами. Отдохнешь. Все устаканится. К сентябрю вернешься домой.
Собиралась сражаться за свободу, на деле не могу с шоком справиться. Определиться с собственными чувствами относительно составленного плана тоже не получается. Я просто сижу и молча смотрю на отца.