Если мы чувствуем себя ничем и всегда им были, это одна история. Но если мы ничто, а затем, в один чудесный миг, вспоминаем, что когда-то были чем-то, это история радостнее или печальнее?
Ну, это как посмотреть.
Мы размышляем (история подтолкнула нас поразмышлять): каковы могут быть последствия этого мимолетного переживания у Марьи Васильевны этих силы и уверенности? «Изменил ли ее безвозвратно» этот опыт? Будет ли она завтра чувствовать себя так же? Уцелеет ли в ней знание о том, что когда-то была она молода и любима, и повлияет ли оно на то, как Марья Васильевна живет?
Предпоследний абзац подсказывает нам, что нет: «дрожа, коченея от холода», подсказывает, что Марья Васильевна возвращается к своему прежнему состоянию, особенно с учетом того, что на вершине ее счастья все «горело», это слово у нас связано с теплом.
Но свойство этого прекрасного рассказа в том, что мы способны вообразить себе жизни персонажей за пределами рассказа. Я в силах представить себе, как этот опыт скрашивает Марье Васильевне жизнь, как он живет в потайном месте внутри ее, как она время от времени навещает его, хлопоча в том убогом школьном здании. В силах я вообразить и то, как жизнь ее делается от этого переживания хуже дразнит навязчиво, напоминает о том, как низко она пала.
Способен я представить себе и самый печальный исход, согласующийся со всей ее предыдущей жизнью: минет несколько недель (месяцев, лет) этой отупляющей жизни, и Марья Васильевна полностью забудет этот миг озарения у железнодорожного переезда, как позабыла о своем детском аквариуме.
Это описание одиночества, настоящего одиночества, одиночества в том виде, как оно возникает в мире, делает таким соразмерным человеку и таким душераздирающим именно то, что мы смотрели, как Марья Васильевна проживает все это, изнутри ее самой. Рассказ с меньшей сосредоточенностью на внутреннем мире мог бы породить простую жалость («Ох, бедняжечка одинешенька»). Мы бы увидели Марью Васильевну как Меньшего Другого. Но, попутно втягивая в происходящее нас, виртуозная сосредоточенность на внутреннем налагает ответственность и на героиню. Она небезупречный человек, страдающий от одиночества. Она небезупречный человек, страдающий от одиночества. Нам жаль небезупречную Марью Васильевну в той же мере, в какой пожалели бы мы кого-то одинокого и небезупречного, кто нам дорог или небезупречного (одинокого) себя.
Можно помыслить этот рассказ вот так: читатель сидит в коляске мотоцикла, за рулем автор. В ладно изложенной истории читатель с писателем так близки, что представляют собой единое целое. Моя работа как писателя сохранять минимальное расстояние между мотоциклом и коляской, чтобы, когда я забираю правее, вы тоже ехали вправо. Когда я в конце рассказа сбрасываю мотоцикл со скалы, у вас не остается выбора только последовать за мной. (Я до сих пор не дал вам никаких причин отстраняться от меня.) Если расстояние между мотоциклом и коляской делается слишком большим, когда я закладываю вираж, вы этого не улавливаете, не поддерживаете связи со мной, скучаете или раздражаетесь и бросаете читать, и отправляетесь смотреть какое-нибудь кино. И тогда нет никакого развития персонажей, ни сюжета, ни голоса, ни политики, ни темы. Ничего нету.
Чехов держал нас так близко с Марьей Васильевной, что мы, по сути, сделались ею. Он не дал нам ни единой причины эмоционально отдалиться от нее напротив, описал работу ее ума так хорошо, что временами кажется, что он описывает движения нашего ума. Мы Марья Васильевна, Марья Васильевна это мы, но мы в другой жизни, в той, где мы неисцелимо одиноки.
Решает ли этот рассказ проблему одиночества? Предлагает ли решение? Нет. Он сообщает, что подобное одиночество вечно с нами и вечно с нами пребудет. Покуда есть любовь, будут люди недолюбленные. Покуда есть богатство, будет и бедность. Покуда есть вдохновенье, будет и скука. Рассказ, по сути, приходит к заключению: «Да, вот так оно на белом свете».
Но истинная красота рассказа не в его очевидном выводе, но в переменах в умах читателя, возникших попутно.
Чехов однажды сказал: «Искусство не обязано решать какие бы то ни было вопросы, его задача уметь освещать их» [10]. Освещать их значит, позволять нам прочувствовать вопрос полно, ни в какой части от него не отворачиваясь.
Мы по-настоящему переживаем одиночество Марьи Васильевны. Чувствуем его как свое. Узнаём, если не знали прежде, что бывает одиночество без всякой надежды на избавление, его полно вокруг, в людях, никак не выказывающих этого, они едут в город, забирают зарплату, тихо возвращаются домой (или выстаивают очередь на почте, или сидят в машине на светофоре, поют вместе с радио).