С несколько кислой улыбкой Эшер припомнил чистую спаленку наверху строения, бывшего старой конюшней в «Фрюхтлингцайт» – санатории, прячущемся в тишине Венского леса.
– Вы, должно быть, провели ужасающую ночь, – щебетал Фэйрпорт. – Чудовищная безответственность! Я напишу о злоупотреблениях полиции в «Нойе Фрайе Прессе»! Поместить свидетеля в общую камеру! Вы могли подхватить там что угодно – от туберкулеза до оспы и холеры! – Старик закашлялся, и Эшер вспомнил, что у самого Фэйрпорта был туберкулез, оспой же он переболел в детстве. Его молочно-белая кожа была как бы попорчена мышами.
Выглядел он скверно. Впрочем, по-другому он никогда и не выглядел. Тринадцать лет назад, когда они встретились впервые, Эшер удивился, услышав от Максвелла, главы венского отделения, что доктору всего-навсего пятьдесят четыре года. Преждевременно сгорбившийся, сморщившийся, поседевший, он напоминал инвалида, что, по мнению Эшера, вряд ли способствовало репутации его лечебницы.
Но жители Вены, очевидно, полагали иначе. Они стекались в отдаленное поместье и платили огромные суммы за «негу покоя» и «омоложение» посредством химии, электричества и эзотерических ванн. Глядя сверху вниз на сутулого человечка (даже выпрямившись, он был бы по плечо Эшеру), Джеймс невольно задумался: не была ли борьба Фэйрпорта с людской старостью вызвана ненавистью к собственным недугам.
По расчетам Эшера, Фэйрпорту вот-вот должно было стукнуть семьдесят. Старик прихрамывал, так что иногда Джеймсу даже хотелось поддержать его. Лицо, усохшее от возраста; дрожащие руки, как всегда, затянуты в серые нитяные перчатки. Фэйрпорт покупал их дюжинами; надев раз, тут же отдавал в стирку, так что пару он изнашивал меньше чем за неделю. «Лидия бы уже поставила диагноз», – машинально отметил Джеймс.
Даже в облачный день город был ярок, как встарь. Лабиринты улиц пролегали среди подобных утесам зданий, коричневых и кремовых, с их якобы мраморными гирляндами, гримасничающими театральными масками, позолоченными решетками, крошечными балконами, мощеными внутренними дворами за большими мрачными дверьми.
Роскошная черная карета, просияв начищенной до золотого блеска медью, поравнялась с ними – и остановилась. На козлах сидел огромный мужичина и хмурился из-под тяжелых обезьяньих надбровий. Столь же внушительный лакей спрыгнул с запяток, распахнул дверь, и Эшеру подумалось, что, должно быть, старик преуспевает в делах, коль скоро может позволить себе ездить с таким шиком.
– Осмелюсь предположить, вам потребуются горячаяв анна и хороший отдых. – Фэйрпорт отстранил взмахом трости кинувшегося помочь ему лакея. – Благодарю вас, Лукас… Я телефонировал Холивеллу – он сейчас глава венского отделения, вы помните его? Дал ему знать о вашем прибытии, но если вы чувствуете себя достаточно хорошо, можно устроить встречу сегодня вечером.
Эшер размышлял. Стояло позднее утро, над каналом в прозрачном воздухе рассеивался туман. Хотя зима была на пороге, холод не казался таким влажным и жестким, как в Лондоне или Париже. Воздух нежен, как лепестки роз. В саду несколько выносливых граждан сидели на террасе маленького кафе, ограниченной цепями, и Эшер живо припомнил вкус истинного венского кофе. Санаторий «Фрюхтлингцайт», затаившийся в глуши среди лесов и виноградников, находился всего в часе езды от города.
– Если не возражаете, – медленно произнес Эшер, – сначала я займусь кое-чем здесь. Необходимо выследить…
– Кароли? – Облезлые брови Фэйрпорта взбежали на лоб цвета рыбьего брюха. – Его адрес хорошо известен. Городской дом в Доблинге и квартира на Картнерштрассе… Надеюсь, вы не собираетесь заняться еще и фамильным замком Фекетело в Карпатах?..
– Нет. – Эшер покачал головой. – Имени того, кого надо выследить, я не знаю.