Стоило ей повернуть ключ зажигания, мотор сразу же заурчал.
Куда бы поехать? Тессе захотелось увидеть траву. Не едко-зеленую траву на расчищенных и готовых к застройке пустырях и не ухоженные, подстриженные газоны на площадках для гольфа в миссии Георга. Ей хотелось увидеть настоящую, живую траву.
Тесса свернула на Техасскую улицу и поехала на север от Университетских холмов, а затем на восток по Восьмому шоссе, мимо отелей, лужаек, кегельбанов и велосипедных дорожек. Автострада была почти пуста — мало найдется охотников в субботнее утро вылезать из дому в такую рань. А небо над головой было типичным южнокалифорнийским небом — бледно-голубое, безоблачное, подернутое маревом. Солнечные лучи проникали через окно машины и согревали лицо и руки.
Тесса не призналась бы в этом даже себе самой, но на самом деле ей ужасно нравилось спасаться бегством. Пожалуй, никогда и нигде не бывала она так счастлива, как в дороге. В случае удачи мечта о каком-то неведомом, прекрасном месте становилась настолько захватывающей. что удавалось забыть обо всем на свете. И всегда, без исключения, достигнув цели путешествия, она чувствовала смутное разочарование. Точно приехала не в то, желанное, а в немножко иное место.
Внезапно у нее возникло неприятное ощущение. Как будто кто-то — кто-то у нее в голове, в висках — тихонько скреб ногтем по школьной доске. Зззззззз. У Тессы упало сердце. Только не сейчас, не сегодня. Приступов так давно не было, она уж надеялась, что навсегда избавилась от них. Тесса изо всех сил надавила на акселератор — как будто от шума тоже можно убежать. Она по опыту знала, что чем быстрее и дольше едет, тем меньше беспокоит ее этот ненавистный звук.
Звон в ушах — такой диагноз поставили Тессе, когда ей минуло пять лет и семья их еще не перебралась из Англии в Америку. Она, как сейчас, помнила, как сидела на лужайке — а тогда у них перед домом была лужайка, — зажимала уши ладонями и вопрошала мамочку — когда же наконец прекратится этот противный свист? Не свист, скорее это напоминало звоночек — кто-то у нее в голове звонил в крошечный колокольчик.
Шум все не утихал. И через неделю ее родители вызвали семейного врача, доктора Бодсилла, толстого красноносого мужчину, который благоухал портвейном и имел странное пристрастие к ярким вязаным жилетам. Осмотрев девочку и произнеся несколько многозначительных «гм» и «хм», он посоветовал ее матери отправиться в Лондон и показать дочь специалисту. Через десять дней Тессу, несмотря на жару, укутали в зимнее пальто, натянули на нее теплые носки, заплели волосы в тугие косички и, ревущую и протестующую, потащили на станцию.
Но в поезде Тессе понравилось. Ритмичный стук колес по рельсам и лязг железной махины за два часа дороги почти заглушили звон в ушах. Настолько, что, когда они прибыли на вокзал Виктория, Тесса заявила: «Мамочка, в ушках больше не шумит». Это заявление искренне расстроило маму — поездка в Лондон, договоренность с известнейшим врачом — и все это, чтобы ее невозможная и неблагодарная дочь взяла и исцелилась собственными силами. От неприятной перспективы предстать перед лондонским светилом с эгоистичным и чудесным образом оправившимся ребенком избавил мать Тессы железнодорожник со свистком на шее.
Тесса запомнила это на всю жизнь. Окно поезда было открыто, а тот тип прохаживался по четвертой платформе. Он остановился в четырех шагах от ее левого уха и изо всех сил дунул в свой форменный свисток начальника станции.
Жуткий звук ворвался в ухо, проткнул его и прошел насквозь, разрывая ткани, нервы и мембраны, заполнил весь ее мозг, все существо — все потонуло в адском шуме. Было так, точно в голове заработал громадный железный механизм.