Можно и побаловать себя, немного расслабиться, «обмыть» И всё начиналось по новой. Запой. Снова «попросили» с работы по собственному. Снова колесо закрутилось. Опять какие-то женщины и мужчины кричат матом на кухне, и пьют, и скрипит диван. А я снова боюсь выйти из комнаты. Я словно в плену. И нет выхода Я звоню отцу, плачу. Он уже забрал брата к себе. Но для меня там нет места Его голос, злой и раздраженный: « Я же предлагал разменять квартиру!» Молчу, потому что знаю если сейчас он разменяет нашу квартиру, маму поселят в коммунальную комнату. Отец переедет со своей новой семьёй в однокомнатную. А мы с братом?! Что будет с нами? Я поняла теперь каждый сам за себя. Каждый выживает по отдельности Больше мы не одна семья. Это было горькое осознание. Я не помню, что я ела. Я вообще не понимаю, как я тогда выживала.
Иов Гл.6 Ст. 2 « о, если бы верно взвешены были вопли мои, и вместе с ними положили на весы страдание мое! Оно, верно, перетянуло бы песок морей!»
Иов Гл. 23 Ст. 2 «ещё и ныне горька речь моя: страдания мои тяжелее стонов моих».
Псалтырь Гл.11 Ст.6 «Ради страдания нищих и воздыхания бедных ныне восстану, говорит Господь, поставлю в безопасности того, кого уловить хотят».
______
Последний класс. Осень. Мне не в чем идти в школу. Нет ни туфлей, ни сапог, ни колготок. Одни трусы. Мамин старый, вручную ушитый лифчик. Остались только домашние тапочки. В них я гуляю возле подъезда.
Третьего сентября я бросила школу. Просто перестала туда ходить, потому что пошли дожди. Мать иногда пропадала из дома. Иногда на неделю, другую. Один раз её не было больше месяца. Она возвращалась страшная, синяя, неузнаваемая. Однажды она проснулась и, шатаясь, пошла в кухню. Вдруг остановилась, посмотрела на меня. Я сидела в кресле, поджав ноги, и осваивала первые уроки макияжа. Нашла сухую мамину тушь-плевательницу и, стараясь не обляпаться, мазала пластмассовой кисточкой свои ресницы. Пошатываясь, она смотрела на меня внимательно, будто впервые меня увидела. И я подумала, возможно, она действительно видит меня впервые за последние годы Я смотрела на неё, а она на меня. Её лицо вдруг исказилось от злости и слёз.
Ты!!! закричала она мне. Ты такая красивая стала! Взрослая совсем Скоро тебя кто-то полюбит Ты будешь счастлива! А я?! Как же я? Я старею. Я никому не нужна! Почему ты должна быть счастливой, а я нет? Это несправедливо!
И вдруг она закричала:
Пусть у тебя никогда не будет счастья! Пусть у тебя никогда не будет семьи! Пусть ты узнаешь, что такое одиночество! Пусть тебе будет так же плохо, как мне!
Она кричала и кричала. А я заплакала от обиды.
За что?.. За что ты так со мной, мама?!
Но она меня уже не слышала. Держась за стену, она шла искать очередную бутылку. Так вместо материнского благословения я получила материнское проклятие. Проклятие несчастной, завистливой женщины, которую в детстве бросила мать. Которая не знала материнской любви и посчитала это уважительной причиной, чтобы лишить этой любви свою собственную дочь.
Иногда захаживает отец для того, чтобы что-нибудь забрать. У него совсем чужие глаза. Он смотрит сквозь меня. Забрал швейную машинку, обещал вернуть, но так и не вернул. Для меня это трагедия, ведь я сшила на ней две юбки. Перешивала из старых вещей. Я много сплю. У меня кружится голова от недоедания.
Ирина по вечерам зовет с собой.
Там тебя хотя бы накормят, говорит она.
Мне это не нравится. Мне страшно. Страшно идти с ней куда-то в ночь. Ещё страшней оставаться дома с людьми, которые звенят стаканами в руках, покрытых наколками. Но я остаюсь.
Однажды ночью мне приснился один из ярчайших снов. Ирина и я. Будто бы мы живем в средневековом прошлом. Холмы, леса, замки, повозки, лошади. Всё это я видела с необыкновенной реалистичностью. Я запомнила нашу одежду длинные рваные юбки из грубого сукна. Мы две бродяжки, которые бегут от чумы из города в город и постоянно находятся в поисках пропитания. Помню золотые пшеничные поля, по обочинам разбитой дороги кое-как, утопая в грязи, едут телеги. Мы приткнулись к этой процессии. Надеемся, что нас накормят А тем временем по пшеничному полю скачут всадники. Я останавливаюсь и смотрю, как заворожённая. Впереди на чёрном коне и в чёрном развевающемся плаще скачет рыцарь. Чёрные волосы, чёрный камзол, пронзительный взгляд, на удивление, добрых глаз От него чуть отстают слуги. Он был так красив, этот рыцарь, что я, залюбовавшись им, не заметила, как он поскакал прямо к нам. Кто-то шепнул мне на ухо, что это хозяин здешних земель. И чтобы я сейчас же опустила глаза. Тут я, наконец, услышала голос разума и, натянув поглубже капюшон, склонилась. Но внутри почувствовала поздно. Он нас заметил. Он увидел меня! Далее сон напоминает калейдоскоп картинок как мы с Ириной бежим, задрав повыше грязные юбки. Льёт дождь как из ведра, а мы, насквозь мокрые, пытаемся прорваться к лесу. Падаем, встаём, скользим в мокрой жиже. И слышим позади нас лай собак. На нас охота!