Норен рассмеялся:
– Из ягод или коры? А ты приходи ко мне к вечеру, я тебе настоящие бусы подарю, стеклянные. Нет, к вечеру неладно… – Норен подумал, что от Береста не так-то легко отделаться: разве он отпустит от себя жену?
– Ты ночью, как муж заснет, приходи.
– Нет. Берест не разрешает мне без него никуда ходить, – ответила Ирица.
Берест заглянул в дом: они с работником во дворе чинили телегу. Но, услыхав его шаги в сенях, хозяйский сын сам встал и вышел ему навстречу. Они разминулись в дверях, Норен вышел на двор, а Берест в сенях стал пить воду, зачерпнув ковшом из ведра.
Ирица сразу же, как только Норен ушел, перестала думать об их разговоре, в котором для нее не было ничего интересного. Бересту она ничего не сказала.
Как-то Лассел завел речь, что есть у него один неудобный покос: далеко, за оврагом. Поскорее бы его скосить, пока не пошли дожди, а все работники нужны в поле.
– Сходил бы ты, что ли? – попросил он Береста.
– А давай, – согласился тот.
На другой день, еще до рассвета, Берест взял косу и брусок, а Ирице в узелок тетка Нейнел собрала с собой поесть.
– Ждите к вечеру, – обещал Берест.
Ирица была рада оказаться на весь день под открытым небом. Пока шли к покосу, она, чтобы не задерживать Береста, не отходила от него далеко. Но по лицу было видно, насколько ей спокойно и весело и как хочется походить одной среди утреннего леса.
На лугу Берест стал надевать косу на косовище.
– Пока ты будешь косить, я поброжу по лесу, – сказала Ирица. – Недалеко. Посмотрю, кто здесь водится, и ягод наберу.
– Только и вправду недалеко, – предупредил Берест. – Чтобы слыхать меня, если позову. И приходи к полудню.
Ирица скрылась в зарослях, а Берест взялся косить – широкими взмахами, почти бегом, и мокрая от росы трава падала со звоном.
Ирица ушла не сразу: из зарослей она смотрела, как Берест косит, – и любовалась на него… Потом исчезла в лесу. Этот лес принял ее, узнал, как свою, но из ее «братьев» и «сестер» здесь никто не жил – вблизи были люди… Ирица полдня бродила по окрестностям, иногда замирая в неподвижности и вслушиваясь в знакомые звуки, иногда – двигаясь очень быстро, хотя и бесшумно, забираясь порой то в непроходимые заросли, то на деревья… Она облазила весь овраг, нашла ручей на его дне и долго сидела возле воды… К полудню лесовица, набрав ягод, желудей, коры, с цветами в волосах, вышла к покосу. Она подошла к месту, где оставила хозяйкин узелок с едой. Ирица не могла сдержать радостной улыбки.
– Уже пора есть? – окликнула она Береста, окидывая взглядом луг. – Я тебе малины и ежевики принесла. И себе всего набрала: буду делать бусы.
Берест, у которого рубашка промокла и потемнела от пота, бросил косу и широко улыбнулся ей в ответ.
– Иди сюда, Ирица! – он, смеясь, упал в еще не выкошенную траву. – Вот она, воля! Это не в штольнях кайлом махать!
Ирица подобрала узелок и подошла, глядя на лежащего, раскинувшего руки Береста:
– Вот остаться бы здесь…
– А что ты в лесу видела, Ирица? Может, белок? – Берест смеялся, теперь одними глазами.
– Не только… Белок здесь правда много! Я залезала на дерево, и наткнулась на двух. Они хотели скрыться, но поняли, что это я… и остались. Так и сидели рядом.
Берест приподнялся на локте.
– Так ты, Ирица, сама скачешь по деревьям, как белка? И что тебе сказали твои подружки?
– Это были подружка и друг. Белка и… бел! – произнесла Ирица. – А еще вот, смотри!
В руках у Ирицы был рожок, сделанный из большого листа лопуха: в него она и насобирала ягод.
Она повернулась на месте, как будто вот-вот готова была начать танцевать: лесовицы часто танцевали на своих полянах в одиночестве. Потом словно раздумала и, чуть ли не в два прыжка оказавшись возле Береста, села рядом, подогнув ноги, и протянула рожок с ягодами Бересту. Лицо ее просто сияло.