Вон та лавочка, сверни туда.
Которая?
Крайняя, подлиннее, Гарри указал на самую дальнюю скамейку в тенистой нише, стихийно образовавшейся на набережной после того, как там встал ресторан «Волна».
Там же грязно?
Нормально.
Пап, там грязно.
Никогда там грязно не было, буллщит.
Ну поехали, посмотрим.
Вот здесь можно.
И это, по-твоему, не грязно?
Возьми газету, сядешь на нее.
Где?
Вон лежит. Кто-то уже под попу клал.
На соседней лавочке действительно валялась свежая Epoch Times.
Маленькая.
Можно подумать, у тебя большая попа.
Больше, чем тебе кажется.
Кофе купи. Вон там, в зеленой двери.
Не хочу тебя бросать.
Тогда вези.
Они отъехали снова, снова свернули, проехали десять метров до зеленой пластиковой двери, которая была открыта, внутри за столиками сидели люди. К Елене тут же подбежал официант.
Очень, очень извиняемся, все занято!
Мне два кофе ту гоу.
Стой! вдруг резко сказал Гарри, будто вспомнив что-то. Поехали отсюда.
Почему?
Поехали в магазин.
Магазин далеко.
Поехали в магазин, я батон хочу!
То есть как это батон, спросила Елена. Батон? Обыкновенный батон? Да, батон. А с чем? Просто батон? Без ничего? Почему без ничего? Посмотрим, что там есть. С чем-нибудь хочу батон, сказал Гарри.
Взяли батон, творог с повидлом, свекольный салат и два больших готовых кофе, за которыми пришлось дополнительно заезжать в гросери. Кофе Гарри вез на коленях в картонном боксе, но все равно разлил. Потребовал вернуться на ту же лавочку.
Лена села на газету, странным образом не унесенную ветром за время их отсутствия. С минуту они молчали сидя. Бокс с кофе Лена выгрузила и поставила на скамейку рядом.
Мимо бесконечной толпой по-прежнему шли люди, самые разные, какие только бывают. Иногда с детьми, иногда с собаками. Солнце начинало уходить, но лишь начинало, на соседних лавочках собрались бомжи, пролетариат, музыканты, другие пенсионеры, все вперемешку. Гарри выбрал самую дальнюю, хотел уединиться. Он достал батон из пакета и гордо положил его на колени. Коляска встала как влитая между двумя скамейками крайней в углу, подпирающей «Волну», и предпоследней перед нею.
Ну что, ты будешь есть? Отломить тебе? Салат достать?
Отломить я и сам могу. Потом. Кофе дай?
Елена достала бокс и оттуда большой бумажный стакан.
Сигарету дай?
Папа!
Я сказал, дай.
Папа, тебе нельзя.
Лена, таким своим поведением ты вызовешь дьявола. Сама, небось, будешь сейчас курить?
Наверное.
Ну так дай.
Одну.
Одну!
Пока Лена движением человека, которого заставили, доставала сигареты, Гарри поднял с колен батон и стал горделиво махать им в воздухе, запихнув стакан между ног и явно не боясь пролить и обжечься. Со стороны пляжа к нему неуверенно, но оперативно, продолжая шарахаться от людей, двинулись два альбатроса.
Папа?
Что?
Ты что делаешь?
Ничего.
Папа.
Где сигарета?
Ты что сейчас делал?
Сходил с ума, не видно разве?
Очень похоже.
Где сигарета?
Елена протянула ему сигарету, он неловко, по крайней мере точно менее ловко, чем раньше, зажал ее между пальцами. А что, это тоже может сойти за мелкую моторику, почему-то подумала Елена.
И зажигалку.
Лена зажгла огонь и поднесла его к губам Гарри.
Как чувствуешь себя?
Как человек, которому после недели некурения дали сигарету и зажигалку. Почти счастлив.
Альбатросы, отчалившие с пляжа на батон, тем временем приблизились.
Топни на них, пожалуйста.
Папа?
Топни.
Ты же их сам позвал.
Я не их звал.
Лена замерла на секунду.
В смысле? А кого?
Альбатросы тем временем исчезли сами на них двинулись двое близнецов лет семи.
Гарри повернул голову и внимательно, долго смотрел на Лену, держа дымящуюся сигарету в зубах. Лена с детства привыкла к этому. Он мог говорить с сигаретой в зубах, долго, лишь слегка при этом шепелявя. Дым не разъедал ему глаз.
Ленка.
Что?
Ты веришь в то, что вороны живут тришта лет?
Нет.
Почему?
Ну я читала
Что читала?
Что они живут, как люди, и даже меньше.
Лена.
Что?
Это буллщит.
Лена снова замерла и посмотрела на Гарри. Очень пристально и тревожно. Пока они глядели друг на друга, птичий гомон на пляже не умолкал. Через минуту Гарри заговорщически вдруг зашептал: