Идея краудфандинга на адвоката показалась Зюлькину злой шуткой. Он никогда не просил ни у кого денег, он был маленькая, но гордая птичка. Тем более вот так, публично побираться да лучше отсидеть, чесслово. Он ничего не сказал Никодиму, но на данный метод обретения средств забил болт загодя. А батюшка вдруг возьми и перезвони, почти сразу после их разговора, минут через десять. И сказал, что вспомнил, вспомнил, кто этим может заняться! Есть же девочка такая, Катя, тоже, кстати сказать, безбожница, но пишет неплохо и работает для русских газет. Она писала о наших шелтерах. Поговорите с ней, может, она сможет чем-то помочь. Медиаподдержка, неуверенно добавил Никодим, еще никому ничего не портила
«Еще как портила», подумала Катя, когда Зюлькин пересказывал ей по вотсапу этот диалог. Но вслух ничего не сказала. У Зюлькина был неприятный умоляющий тон. Тон, при звуках которого люди определенной породы становятся зверьми. По этому тону они определяют особей, к коим уместно применить все правила социал-дарвинизма. Кате было неприятно слышать все это, находясь у родителей, она не хотела с этим связываться и вообще тогда находилась на грани принятия решения послать подальше все эти чертовы газеты. Там мало, унизительно мало платили, путь неудачника надо было прекращать, заканчивать курсы и идти кем угодно бухгалтером, буккипером, паралигалом, влезать в кредит и покупать кофешоп, маленький, ржавый кофешоп, даже такая была идея («идиотизм, конечно», думала Катя).
Злостной привычкой Зюлькина также было по часу просить прощения за потраченное абонентом время тратя таким образом еще больше времени абонента. Извините меня, пожалуйста, если звоню не вовремя, или если поздно звоню, или если рано, простите, если трачу много вашего времени, в следующий раз я постараюсь не тра Люди, знающие Зюлькина не один день, не желали брать трубку на его звонки, все они хотели его послать, даже в этой мрачной ситуации все они все равно хотели его послать. Катя тоже хотела повесить трубку и заблокировать этот номер. Но вместо этого она, сама не понимая, как, почему и зачем говорит это совершенно незнакомому человеку, пролепетала что-то вроде того, что «она, если честно, больше не хотела бы заниматься публикациями в русской прессе вообще, это себя как-то очень плохо оправдывает, но она готова вернуться в Нью-Йорк через две недели и с ним связаться, поговорить, обсудить не по телефону, мало ли что можно когда суд? В апреле? Вячеслав, вы только не нервничайте ради бога, до апреля еще вагон времени»
И в апреле она пошла на этот суд. С блокнотиком, как полагается. Место нашлось на галерке это было рядовое, проходное заседание, на него отводилось максимум пятнадцать минут, оно проходило в ряду других запланированных встреч по бизнес-спорам и все, все остальные бизнес-споры были точно важнее дела Зюлькина. Пришла та самая старушка Яга, добрая, тихая, в красном шерстяном брючном костюме, с белоснежной головой, увенчанной мелкой гулькой. Они с Зюлькиным уселись в первом ряду, им полагалось это как ответчику и его ресурсу, там же, в первом ряду, мелькнула фигура предполагаемого адвоката истца, Генри Гольцмана, но Катя разглядела только фигуру, от лица ее отделяла толпа в костюмах с галстуками. Представители прессы могли сесть во втором ряду, но туда было не пробиться уже в дверном проеме возникла дикая человеческая пробка, усеянная с разных сторон папками, стопками папок, а иногда и тележками, доверху наполненными папками. Катя пробралась на галерку, где ничего не было слышно, в расчете на то, что Зюлькин и баба Яга ей сразу же, как отойдут, все расскажут.
Прошли два дела. Каждое по десять минут. Финансовые воротилы Манхэттена судились друг с другом, Катя не вдавалась. Затем объявили слушание Гольцман против Зюлькина, она прислушалась, но услышала лишь набор глухих бу-бу-бу. Продолжалось это столько же, сколько времени пациенту вырывают зуб. Итогом заседания снова стал перенос его на сентябрь.
На выходе баба Яга сказала, что Зюлькин заявил о том, что не успел собрать документы и адвоката у него по-прежнему нет, и суд перенесли; Гольцман-младший якобы фыркнул. Затем они пошли в кафе неподалеку, где Зюлькин практически насильно влил в Катю кофе с пирожками. Ни о чем важном они не разговаривали, Зюлькин лишь просил снова просил инициировать публикацию. Он готов давать любые интервью и уже нашел других людей, также ставших жертвами агентства Гольцман, которые тоже, вроде бы, готовы дать интервью. Среди них была известная женщина, некто Белла Васина, редактор журнала для бухарских евреек, женского этнического журнала. У нее работали две уборщицы. Незадолго до того, как нашли свое пристанище у Беллы, девушки поочередно обратились в агентство Гольцман, и там с них содрали деньги и послали обходить адреса но ни по одному из представленных адресов работы они не нашли. Кого-то из девчонок в итоге взяли на испытательный срок, но выгнали через неделю без зарплаты. Клара, разумеется, отказалась что-либо слушать.