Обычно они проходят по равнине, мимо моего дома. В это время лучше не выходить.
— Какая живность?
— Не знаю. У вас таких нет.
— А в эту сторону — что?
— Лес. Потом равнина. Люди здесь в основном живут на равнине. У кромки лесов.
— И ты говоришь, что тут безопасно? При том, что какие-то странные твари…
— Это опасности, которые можно предвидеть, — сказал он. — Конечно, все дома огорожены. туда так просто не пройдешь. Но это от животных, не от людей, понимаешь?
— Ты потому и таскаешься с ружьем?
— На всякий случай, — сказал он. — Кто знает… Кстати, там в рюкзаке, есть одеяло. Если ты хочешь спать…
Спать я хотела, но заснуть никак не могла. Может, просто, чересчур устала. Такое бывает.
Он молча глядел на огонь. Сидел он спокойно, расслабленно, но производил впечатление человека, который в случае опасности может отреагировать моментально.
— Тебе нужно будет выучить язык. — сказал он.
— Язык?
— Я говорю на вашем языке потому, что жил на той стороне какое-то время, — пояснил он, — но тут, понятно, мало кто его знает. Вообще-то, здесь несколько наречий, но если ты, хотя бы, будешь знать язык кейяр…
— Кейяр?
— Ну, людей. У сульпов свой язык.
Наверное, мне и самой следовало это сообразить — не будь у меня в голове такая неразбериха. Когда-то у меня были способности к языкам…ладно.
Я наугад ткнула пальцем в ближайшее дерево и спросила:
— А это как называется?
Он сказал.
— Это значит — просто дерево? Или именно это?
— Именно это.
Может, у них вообще нет слова для просто дерево, как у эскимосов слова для просто снег? Поди пойми.
— Я должна записать это, а то ведь забуду. У тебя есть карандаш какой-нибудь? Бумага?
— Нет. — Он подложил под голову рюкзак и лежал, удобно растянувшись у костра. — И не рассчитывай их раздобыть где-нибудь. Тут такого просто нет.
— На чем же…как вы здесь пишете?
— Никто тут не пишет. — сонно ответил он. — кому это нужно.
Я обиделась.
— У нас азбука была еще в Древнем Египте. Или что-то там такое.
Он не ответил. Похоже, он уже спал. Костер догорал, вокруг стояла такая темнота… Кто-то там жил, за всеми этими деревьями.
Не то, чтобы мне было очень страшно, но меня била дрожь. Слишком уж все было непривычно. До того непривычно, что я до сих пор сомневалась в собственном рассудке. Лошади во тьме фыркали и переступали с ноги на ногу. Видимо, я все-таки, оказалась в загробном мире — при своем черном пальто и ворованных офицерских часах. Как могут люди обходиться без письменности? И как мне сладить с чужим языком? Что я вообще тут буду делать?
На этой последней мысли я и заснула.
2.
Проснулась я от холода. На самом-то деле, здесь было не столько холодно, сколько сыро — перед моим лицом качались ветки папоротника — на каждом перистом листе висела капля воды. Я смотрела, как в них преломляется серо-зеленое утро и боялась пошевелиться — все это великолепие тут же стекло бы мне за шиворот. Наконец, я вывернулась и села. Водопад все равно обрушился, но уже мимо. Хаарта видно не было, хоть рюкзак и валялся на прежнем месте. Предоставленная самой себе, я занялась всякими насущными вопросами, но, когда через полчаса он не появился, почувствовала себя неуютно. Может, мне нужно проявить инициативу и разжечь костер? Вряд ли у меня что-нибудь получится, в такой-то сырости. Может, он вообще ушел? Я перелезла через ствол поваленного дерева — обе лошади были тут, в зарослях какого-то кустарника.