(Меры веса и длины, к слову сказать, не менее важны, чем правила, ибо без них мы лишаем себя удовольствия обманывать: племена, которые разводили полевок и использовали их в качестве меры веса, стали вскоре их откармливать или же просто набивать песком; подобная мера веса, при всей ее очевидности, так и не привилась, однако лично мне всегда нравилась.)
Шесть футов четыре дюйма. Рост, согласитесь, тоже вполне солидный. Эта женщина столь велика, что все помещение начинает вдруг казаться хрупким, непрочным; легко представляешь себе, что через стену она может войти без всякого труда, как через дверь. Волосы у нее совершенно белые, стрижены коротко, не более чем на толщину пальца (я бы даже сказала, пальчика). В ушах серьги: фигурка чем-то напоминает прохожего, рвущегося в горящее здание, чтобы спасти детей.
От стоящей в дверях великанши в лавке вдруг стало тесно.
– Здесь только что была женщина. Я покупаю все, что она вам продала.
На ней белый кожаный пиджак; на спине – косо, неловко – подвешены два крыла. И не кого-нибудь, а кондора, отовсюду торчат птичьи перья – тоже кондора, тоже выкрашенные в белый цвет и тоже как попало. Старьевщик, конечно же, удивлен такой крупной покупкой такого крупного покупателя, да еще с такими крупными крыльями; удивлен, но не слишком: мы находимся в той части города, где любая потуга на оригинальность только приветствуется. Заработок – не главная цель в его жизни, а потому, чтобы взвинтить цену до небес, ему требуется по меньшей мере несколько секунд. Он с безграничным уважением поглаживает стоящие перед ним на прилавке предметы, он изо всех сил старается быть повежливей, однако с непривычки фальшивит, переигрывает, распространяя свою любовь не только на меня, но и на пингвинчиков, жирафа, керамического барсука.
– Двести фунтов.
– А в глаз не хотите? – В ее вопросе сквозит такая теплота, такая непосредственность, интонация вопроса настолько не соответствует его содержанию, что мистер Утиль не сразу понимает, о чем речь; ему невдомек: сила этой женщины велика, она может оторвать ему руки и ноги с такой же легкостью, с какой ребенок отрывает лепестки у цветка.
Ухватив суть вопроса, он тут же теряет к нам всякий интерес, ибо в этой части города принято не только ценить оригинальность, но и соблюдать повышенные меры безопасности. Тем не менее она с готовностью платит ему сто фунтов за весь комплект, и мы отбываем.
Мы выходим и видим, как навстречу по тротуару катит на велосипеде чернокожий юноша. Он слушает плейер, на носу – это в ноябре-то! – черные очки. Явно собирается сказать нам «пару ласковых». У моей нынешней хозяйки, напротив, выражение лица ангельское. Он лениво объезжает нас, проезжает еще футов десять и тогда только начинает громко сквернословить. Мужчина в инвалидном кресле грузит детский велосипед в прикрепленный к креслу прицеп; всего существует тридцать два способа погрузить детский велосипед в прицеп (такого размера); это же – один из трех способов грузить в прицеп детский велосипед, который вам не принадлежит. Еще один мужчина заходит в обувной магазин купить черные туфли своей жене, которая только что умерла. Средний пульс прохожих – семьдесят девять ударов в минуту. Из шестидесяти находящихся в данный момент на улице прохожих больше всего – четверо – думают о жареной картошке, еще двое – о том, что бы они сделали с девушкой в шубке из леопарда. На проезжей части находятся в это время семьдесят четыре транспортных средства.
Нас загружают в автофургон, и моя нынешняя хозяйка садится за руль, отчего фургон жалобно стонет. Мы трогаемся, и вскоре становится ясно, что едем мы в сторону Розиной квартиры. Припарковавшись за углом, великанша достает сотовый телефон и набирает номер.