– Я каждый день жду, что затрещит звонок, я открою дверь и он скажет: «Ну здравствуй, моя Василиса Прекрасная!» Он так меня звал…
– Я помню, – улыбнулся Вадим, живо представив себе, какие были у нее глаза, когда она увидела его утром на пороге…
Она даже пошатнулась, схватилась руками за косяк, красивое лицо ее побелело, уголки губ опустились, а синие сияющие глаза, казалось, заняли пол-лица. Потом она сказала, что в первое мгновение приняла его за Ивана Васильевича… Вадим и не подозревал, что так похож на отца, все говорили, что он пошел в мать. У Кузнецова волосы русые, а у него черные, как у матери, разве что в глазах есть что-то отцовское. Мать в сердцах часто говорила: «Ну чего вытаращил на меня свои зеленые зенки? У-у, родной папочка! Тот так же смотрел на меня, когда нечего было сказать…»
– Твой отец здесь до сих пор прописан, – рассказывала Василиса Степановна. – Жилконтора мне подселила пожилую пару, они пожили с год и переехали в пригород, где у них близкие родственники. Я очень рада, что ты приехал, Вадик! Вот и пригодилась маленькая комната для тебя. Дай мне паспорт, я завтра же начну хлопотать, чтобы тебя прописали.
– Что я тут делать буду? – с горечью вырвалось у него. Он действительно не знал, зачем приехал в этот чужой, мокрый, туманный город, где и утром сумрачно, как вечером. На потолке горела электрическая лампочка под матовым фарфоровым абажуром.
– В Ленинграде? – удивилась она. – Подойди к любому забору – десятки, сотни объявлений! И потом, разве сам Ленинград тебя не волнует? Театры, музеи, исторические места? Ты разве не слыхал, что Ленинград – один из красивейших городов мира? Здесь брали Зимний, в Смольном жил Ленин…
Наверное, она и сама заметила, что заговорила с ним, как учительница, потому что смутилась, легкая улыбка тронула ее еще свежие полные губы.
– Ты ведь уже взрослый, Вадим, – сказала она. – Но мне просто смешно слышать, что в Ленинграде молодому человеку делать нечего.
– Я имел в виду другое, – сказал Вадим.
– Поступай как знаешь, – принеся из кухни эмалированный чайник, мягко проговорила она. – И ради бога, не считай себя неудачником! Не каждому человеку дано сразу себя открыть… Живи, оглядывайся, ищи себе дело по душе. И еще тебе один совет: переводись из великопольского пединститута в ленинградский или еще лучше в университет.
– Учебу я не брошу, – нахмурившись, твердо ответил Вадим и даже чашкой пристукнул по блюдцу.
– Пропишешься – легче будет оформить перевод, – продолжала Василиса Степановна. – А лучше – сразу переводись на дневное отделение.
– У тебя на шее сидеть? – блеснул он позеленевшими глазами на Василису. И даже сам не заметил, что перешел на «ты». – Нет уж! Буду работать и учиться, мне не привыкать.
– Понимаешь, Вадим, одно дело учиться на заочном, другое – на дневном, – мягко начала она. – Ты приобретешь гораздо больше знаний, у тебя появятся новые друзья… Вот ты сейчас учишься на заочном отделении. Много ты почерпнул?
– Культуры у меня маловато, – усмехнулся он.
– Этого нечего стесняться, – сказала она. – Культура, как и знания, постепенно приобретается. И в этом смысле Ленинград незаменим. Настоящего ленинградца сразу узнаешь по культурному, интеллигентному обращению. Спроси у кого-нибудь на улице, как тебе пройти к музею или памятнику. Ленинградец остановится, обстоятельно все расскажет, а если это близко, даже проводит.
– Все верно, – после долгого раздумья ответил Вадим. – Но на жизнь себе я заработаю сам, Василиса Прекрасная…
– Называй меня так, если тебе правится, – улыбнулась она.
И он снова поразился, какая у нее славная, добрая улыбка. У него на языке давно вертелся вопрос: дескать, тебя, наверное, в школе любят ребятишки? Сам он учителей не любил, очевидно, потому, что часто от них доставалось на орехи. Случалось, выгоняли из класса, вызывали в школу отца, даже дважды исключали на несколько дней.