Окна выходили на канал Грибоедова, в щель неплотно сдвинутых бархатных штор виднелись гранитный парапет с чугунной решеткой и окна черного многоэтажного здания. Рогатки антенн растопырились в разные стороны. На высоком потолке просторного зала мягко светилась хрустальная люстра. За квадратным столом сидели Вадим Казаков, Виктор Яковлевич Лидин, Николай Ушков. Нынче утром они ввалились к Вадиму, Николай представил Лидина как члена художественного совета киностудии, мол, он, Ушков, рассказал тому, какой талантливый человек Казаков, дал почитать в рукописи детскую повесть, в общем, Виктор считает, что по ней можно поставить хороший фильм.
Рослый, склонный к полноте Лидии солидно кивал и улыбался, внимательно разглядывая Вадима. А тот, ошарашенный всем этим, наконец догадался пригласить на кухню чаю попить.
– Чаю? – вопросительно посмотрел Лидин на Ушкова. – Фи, какая проза!
И только сейчас Вадим заметил, что круглые щеки члена художественного совета и нос слегка розовые, а в глазах затаилась похмельная муть.
– Продолжим наш разговор в ресторане, – сообразив, что к чему, предложил Ушков и подмигнул приятелю: мол, живо собирайся!
И вот они в ресторане. Кажется, Лидин никуда не спешил, круглое лицо его порозовело, залоснилось, карие глаза влажно заблестели, губы то и дело трогала довольная улыбка. Он вытирал их бумажной салфеткой и говорил:
– Здесь самые лучшие купаты! Даже в «Кавказском» таких не подают.
На вид Лидину лет тридцать пять, по его фигуре сразу видно, что он любит вкусно поесть и выпить. Движения его рук размеренны, коньяк он пил не залпом, а интеллигентно – маленькими порциями.
– Вообще ты, Вадим, способный человек, – легко перешел он на «ты». – Но одно дело написать повесть, а другое – сценарий для студии. Кто ты для кино? Кот в мешке. Может получиться фильм, а может – провал! Кино – это, Вадим, лотерея: можно «Волгу» выиграть, а можно и ни с чем остаться…
На этом он пока исчерпал свое красноречие и с аппетитом принялся за купаты – остро приготовленные зажаренные колбаски.
Николай пил коньяк и больше помалкивал. Лицо его было, как всегда, бледным, светлые глаза трезвыми.
– Заключите с Казаковым договор, – вставил оп, скатывая в трубочку бумажную салфетку. – Он ведь может отдать свою повесть и на другую киностудию.
– Так там его и ждут с раскрытыми объятиями! – рассмеялся Лидии. – Кино – это золотая жила. В кино рвутся многие: великие и невеликие. Сценариев – горы, а…
– Фильмов хороших что-то мало, – прервал его Ушков.
– Верно, – кивнул Лидии. – А почему? Потому, что всякими правдами и неправдами проталкивают на экраны разную халтуру! В кино без знакомства не пробьешься. Многие пишут, но, как говорится в Библии, народу много, а избранных мало…
– В Библии сказано не совсем так… – возразил Ушков. Он не терпел вольного обращения с первоисточниками.
– Короче говоря, Вадим, – перебил Лидии, – ты встаешь на трудный, каторжный путь… И если тебе я не помогу, никто фильма по твоему сценарию не поставит, если даже он будет гениальным. У кино свой мир, свои законы…
– Кто же их устанавливает? – впервые открыл рот Вадим.
– Мы, – скромно ответил Лидин. – Те, чьи фамилии даже в титрах не появляются. Десятки разных инстанций должен пройти любой сценарий, прежде чем будет утвержден. А такие, как я, проводят сценарии между Сциллой и Харибдой. Видел, как плотогоны сплавляют бревна? Стоит на плоту человек с багром и ловко отталкивается от берегов, других бревен и наконец выводит свой плот на чистую воду… Так вот я на киностудии и есть тот самый плотогон.
– Ну и гони сквозь быстрину свой плот, – улыбнулся Ушков.