Ветер, уносящий её на своих нежных до невесомости руках к облачно-перистой перине, на которой можно лежать сверху и пересчитывать парящие воздушными шариками капельки небесной влаги, собирать их в ладони и разбрызгивать по сторонам!
Ветер, оставляющий за собой долгий яркий шлейф послевкусия семицветным куполом радуги, по которой можно гулять босиком, и самой становиться радугой от ног до самой макушки!
Разве есть на свете хоть что-нибудь восхитительнее её Ветра?
Даже Солнце не могло быть для Алиши прекраснее Ветра. Ведь Алиша сама была частичкой Солнца.
Но Ветер был частью Его! Лишь малой толикой всего того, чем был Он!
Того, кто такой волнительный и такой разный! Такой не похожий на миллиарды других, потому что все миллиарды других лишь крошечные искорки вселенского костра, который раздувается только от Его движений! Того, кто глубже всех океанов, потому что все океаны лишь вмятины следов от Его шагов маленькие плошки, хранящие влагу с его плаща! Того, кто выше любых гор, потому что даже самые высокие горы лишь ступенчатые кочки под бесконечными облаками Его крыльев!
Когда Он прилетел к ней в первый раз, она не узнала Его, и спряталась между домами в беседке, укутанной от сквозняков и солнца лианами дикого вьющегося винограда.
И Он, перелистывая оставленную Алишей на скамейке у дома книгу с длинной надписью, из которой ему увиделось только слово «Ольга», бережно трогал пальцами жизнь, рядом с которой слышал её запах: квадратные головы домов, их крашеные лица и горбатые макушки; корявые ноги деревьев, вросших в узкую травянистую ленту палисадника; прожилки длинно-плавных рук виноградника, обнимающего выгнутый скелет беседки; зелень раскрывшихся к солнцу шершавых листьев; округлые капсулы виноградного сока, наливающиеся фиолетом в крепко сбитые гроздья
Но, так и не найдя хозяйку книги, улетел.
Когда Он прилетел к ней второй раз, она опять не узнала Его, и снова спряталась там, где Он не мог растрепать её аккуратно уложенные волосы.
На этот раз его пальцы были настойчивее и длиннее, а запылённые крылья плотнее и тревожнее. И Он долго искал «Ольгу»: нервно раскручивал в центрифуге своего плаща пыльную бурю; в надежде расслышать звуки её шагов, втягивал ноздрями шум прятавшегося по домам города; но вновь, не найдя Алишу, улетел один.
После Он ждал много бесконечных лет, прежде чем решился прилететь в третий раз в день её праздника соединения десяти восьмёрок рождения.
Огибая земной шар, собирая для «Ольги» пряный букет разнотравий пяти континентов и чистый звук шестого, Он спешил наполниться всеми запахами и красками. Задыхаясь, мчался вперёд, считая мелькавшие снизу метки: столбы, отбивающие цифрограмму дорог; города, отсвечивающие брызгами искусственных солнц; реки, вьющиеся голубыми с проблеском перламутра змейками; пустыни, рассыпающиеся в песочном поклоне миражами; горы, утыкающиеся в Него убелёнными горбатыми гривами; моря и океаны, вздымающие в приветствии водную грудь.
Через год! говорил Он своей истаивающей Тени, послушно скользящей по Его следам.
Через месяц!
Через день!
Через час!
Через минуту!
Через
И Он долетел к Алише с таким огромным букетом, что можно было укрыть лепестками всю планету, превратив её тело в цветущий рай!
Но и в третий раз Алиша не узнала Его.
Она спешно захлопнула балконную дверь прямо перед Его носом! В сантиметрах от Его глаз! И спряталась от Его порывистого, иссушенного в долгом полёте дыхания за двойной стекольной шторой.
В её доме, ожидавшем гостей, был накрыт праздничный стол. Но Его не пустили на праздник, и даже не взяли букет.
И тогда Он разозлился!
И тогда Его Тень сгустилась и приподнялась.
Разбивая: и букет, и пальцы, и плечи, и плащ на атомы, Он бился в окна, в заглушенную балконную дверь, в кирпичную кладку дома! Пытался пробиться к той, которая, не узнавая Его, дрожа от страха, пряталась в комнату всё глубже и глубже
Он бился!
Бился!
Бился!..
Он долго бился в надежде, что она откроет Ему дверь, и впустит главного гостя возвратившегося хозяина. Но упрямая дверь не открывалась
И тогда Его Тень восстала в полный рост, закрывая собой небо.
И тогда Он изменился в лице.
Стал тёмен, резок и тяжёл.
Он взлетел над разомлевшим в испарине летней сиесты городом, с размаха врезался головой в тучный шлейф своего плаща, за которым хохотала Тень, и призвал: и ливень, и град, и грозу!