Служу четырнадцать лет, товарищ генерал, и я, в самом деле, не понимаю, за что вы на меня кричите, ответил Николай сквозь зубы, стараясь держать себя в руках.
Больше всего на свете Ковалёв не любил, когда на него орут, при этом кричали на него с завидной постоянностью. Такова служба милицейская нетерпимости здесь за край. А всё они, цифры. На одну строчку вниз упал, кричат. Поднялся, опять кричат мол, сейчас дал хорошую цифру, а в следующий отчётный период что будешь давать? Удержишь ли планку, тобою же и задранную? И так изо дня в день, из недели в неделю. Из года в год.
Но если с большинством начальников средней руки да с прокурорскими надзирателями Ковалёв ещё как-то справлялся, то генерал не следачка та безмозглая и ему ответным криком рот не заткнёшь. И руководитель тяжей уже прекрасно понимал, в чём дело, однако из-за природной своей упрямости, желал услышать от шефа суть обвинений.
Он не понимает! ещё громче возмутился генерал, глядя на Ларионова. Слышишь, Александр Павлович, он не понимает! И это начальник, между прочим, ведущего подразделения всей нашей службы! А что тогда с подчинённых взять?!
Простите, товарищ генерал-майор, но и я не понимаю, набрался начальник розыска смелости, заступиться за Ковалёва, что водилось за ним редко.
В коллективе он слыл очкуном, не способным возразить большим боссам, даже если прав на все триста.
Гаврилов смешно моргнул, внимательно посмотрел на начальника розыска, после чего, истратив последний запал праведного гнева, пояснил:
А чего тут понимать, товарищи офицеры? Нечего тут понимать. Со школы все учёные, каждый сверчок знай свой шесток. А твои сверчки, Александр Павлович, не знают и знать не хотят. И это оттого, подполковник, что ты не руководишь вверенным тебе подразделением, как должно. Не нагибаешь подчинённых железной хваткой так, чтоб и пискнуть боялись. Развёл либерализм. Председатель колхоза ты, а не начальник угро. Чем ты там, вообще, занимаешься, а?
Показатели в норме, товарищ генерал, не хуже прежних. Отдел майора Ковалёва только за отчётный период раскрыл восемь убийств и столько же тяжкого вреда здоровью, плюс педофила выявили, упаковали надёжно
Хватит, хватит мне тут, Александр Павлович, Гаврилов не желал слушать Ларионова. Знаю я, как и что твой Ковалёв раскрывает. Знаю. То, что по вершкам. Вот труп, вот убийца с ножом в руке, на фоне совместного распития, бутылку не поделили. А дела прошлых лет? Сколько глухих мокрух из девяностых подняли за последнее время? Ни одного. Вот вас бы туда, в девяностые, когда бандиты друг друга средь бела дня крошили, никого не стесняясь, когда киллеры пачками по чердакам бегали, отстрелы неугодных устраивали. Не было вас там, не прочувствовали и вот результат. В конец распустились, что хотите, то и
А я тогда службу и начинал, товарищ генерал. Помощником участкового в девяносто втором, потом, через год, уже самостоятельным участковым стал, а ещё через три в уголовный розыск Ленинского района перевёлся неожиданно перебил Ковалёв. И Александр Павлович там же начинал, опером, всего месяцем раньше меня. Потом школа милиции очно
Вот там, смотрю, вы и спелись, два дружка-товарища, недобро усмехнулся Гаврилов, не желая дальше слушать несносного подчинённого
В огромном генеральском кабинете повисла непонятная тишина. Вовсе не тревожная. Но и облегчения тоже не ощущалось.
Ладно, раз так, устало согласился Гаврилов, словно впервые услышал об истинном сроке службы Ковалёва, хотя знакомы они были не меньше, чем тот носил милицейские погоны. Но ты вот объясни мне, Николай Аркадьевич, тебе кто позволил, указывать следователю следственного комитета, какую меру пресечения избирать подозреваемому в совершении преступления, да ещё в подобном тоне?
Никакого подобного тона не было, товарищ генерал. Накрутила девочка лишнего, насочиняла. И лучше бы она такую фантазию проявила при обосновании ареста Мироненко.
Аа, то есть, ты, всё-таки, понимаешь, о чём речь? Так какого же чёрта ты мне здесь?!
Генерал вновь взбеленился и пришлось ещё минут пять слушать его рёв, перемежаемый матюгами.
Товарищ генерал, а как бы вы себя повели на моём месте? улучив момент, пока шеф набирал новую порцию воздуха, Ковалёв сумел-таки вставить несколько слов в непрекращающуюся тираду.
Не обращая внимания на жест предостережения Ларионова, он заговорил быстро-быстро, дабы не успели перебить ни всю его решимость, ни мысль, чётко уже сформированную и оттого саднящую в голове: