Юр, а почему вы жене Георгия Степановича никаких процедур не назначили?
Так она ни на что не жаловалась
Ну, а спа-программу мы зачем ввели в прайс? Как раз ведь на такой случай.
Извини. Похоже, я недосмотрел.
Ты не виноват, что мы никак не раскрутим это направление, отмахиваюсь. Я хотела дать распоряжение администраторам, чтобы предлагали дополнительные услуги сопровождающим прямо при заселении, да замоталась и напрочь забыла.
Может, какую рекламу запустить?
Обязательно. Напечатаем завлекательные рекламные листовки и разложим в номерах. Я поговорю с маркетологами. Кошусь на часы, после двух у Юры очень плотный график, поэтому я тороплюсь поскорее свернуть нашу планерку. У меня тоже по горло дел. Переговоры с дистрибьюторами и эсэмэмщиками. А еще один очень важный звонок в германскую клинику, где до недавнего времени лечился наш пациент.
Мой календарь расписан поминутно. Чтобы пройти курс реабилитации лично у меня, люди выстраиваются в очередь вперед на долгие годы. Я красива, успешна и богата. Для других я эталон состоявшейся женщины. Мне бы жить да радоваться. Но вот ведь черт Я не в силах забыть, как оказалась здесь. И чего мне это стоило. Глядя на себя в зеркало, я вижу убогую девочку, как призрак бродящую по этим горам вслед за полубезумным дедом.
Растираю виски. Мне не следовало теребить прошлое, но что уж теперь? Иду в небольшую примыкающую к кабинету уборную. Набираю полные пригоршни студеной ледниковой воды. Перед глазами серыми смазанными сполохами
Сана! Ты слышала, что я сказала?
Нет. У меня дико болит живот. Болит так, что в глазах темнеет. Как начал еще с вечера, так и не отпускает.
Твой дедушка погиб. В ущелье был камнепад, ты в курсе? К сожалению, его задавило. Сана Да что же это такое? представительница соцслужбы, приехавшая из поселка, обводит взглядом собравшихся местных. Она как вообще, говорить умеет?
Умеет. Девочка, конечно, с чудинкой, но не немая.
Может, у нее шок?
Тетка сжимает пальцы на моем запястье. У нее длинные хищные, как у ястреба, когти с облупившимся на концах ярко-алым лаком. На большом пальце нагноившаяся заусеница.
Поскольку у тебя нет других родственников, мы вынуждены оформить тебя в детский дом. Всего на год, пока тебе не стукнет восемнадцать. Ты знаешь, что такое детский дом? Там о тебе позаботится государство.
Живот скручивает новой порцией боли. Я что-то бессвязно мычу.
Вы уверены, что она умеет говорить? Её кто-нибудь слышал? Не знаю, можно ли ее к нормальным детям пускать нервничает женщина, одной рукой все так же сжимая мое запястье, а другой тонкую папочку-скоросшиватель.
Я слышал. Она иногда заходит в мой магазин купить чего по мелочи. Спички там Или всякое разное.
Ладно. В любом случае, я не могу ее здесь оставить Пойдем! женщина дергает меня сильней. Так, что кость в плечевом суставе щелкает. Я послушно иду за ней, но уже через пару шагов мир перед глазами меркнет.
Как выясняется уже после, у меня обычный, не самый сложный перитонит, который чуть было не стоил мне жизни. Ни в какой детский дом тогда мы, конечно, не едем. Меня отправляют сначала в больницу, а потом прямиком на операционный стол. С того света меня вытаскивает пьяный, прошедший не одну горячую точку хирург. Таких спецов в провинции днем с огнем не сыщешь. Но мне везет. Из столичной клиники Федора Измайловича, героя нескольких войн, выгоняют с волчьим билетом. За пьянство.
Мое сердце на операционном столе останавливается дважды. И хотя я прекрасно осознаю, что происходит, страха нет вообще. В момент, когда моя душа отделяется от тела, я чувствую благодать, знакомую лишь тем, кому довелось побывать за чертой при жизни. И да, я в курсе, что моя психика нестабильна. Но я точно знаю, что происходящее со мной в те растянувшиеся на миллиарды лет секунды вовсе не игра больного воображения.
И что тот мальчик мне не привиделся.
Я набираю еще воды. Плещу в лицо и выхожу прочь из уборной.
За окном удивительно ясно. Солнечный свет заливает стену слева от широкого окна и по мере того, как день движется к своему завершению, стекает на отполированный пол. Рисует причудливые узоры на ковре, а ближе к вечеру ускользает сквозь приоткрытую оконную створку.
Касаюсь поверх одежды практически стертого временем шрама.
Сана Шакаевна, к вам тут пришли.
Кто?
Какой-то мужчина. Говорит, что новый начальник охраны заповедника. Может, записать его на прием?