Отвезу тебя в камеру. Ты не подумай, дело я замял. Просто брат однажды признался, что в камере, куда мне пару раз приходилось его сажать, он высыпался лучше, чем где-либо на гражданке. Говорил, там не то чтобы спокойно, но лейтенант попытался подобрать правильное слово.
Порядок есть.
Точно. Сказал, у нас хоть и вяленые все, но хоть устав и инструкция есть.
В училище это с первого дня вдалбливают, но пока в бою не побываешь, всё равно не поймёшь. И я не понимал. На секунду растерялся ты труп. На минуту дисциплина отряда пропала отряду хана, будь ты хоть трижды мастер спорта и обвешан оружием. Война это командная игра. А тут тут я один.
Тут не война.
Уверен?
Иногда не уверен. Но тех, кто так не считает, мы как раз ловим и сажаем.
Ну, вот и сажай.
Санкт-Петербург, Военно-медицинская академия им. С.М. Кирова, начало нулевых.
Да пойми ты, Константин Романович, дорогой! Ну, нет у нас средствОв на такое, просто нет! Ты же сам видишь, что вокруг творится! Эти грёбаные реформаторы взялись за армию всерьёз, и пока они не наиграются, я не могу тратить средствА не по существу. Не имею права! Последний раз, когда у нас такое затевалось, был сороковой год, и я молюсь всем святым, чтобы в этот раз никакая Германия не решила воспользоваться ситуацией!
«Не по существу»?
Вот только не надо этого, полковник. Ты знаешь, что я имел в виду. В отличие от кабинетных крыс, я не считаю вышедших в запас и на пенсию мусором и помогаю, чем могу, но пойми, тут мои руки связаны. Для этого есть специальные отчисления и фонды.
Я туда обращался, и не раз, это вам прекрасно известно, как и тот факт, что деньги из этих фондов расходятся по карманам упомянутых вами кабинетных крыс.
А как насчёт Министерства образования или здравоохранения? Это, скорее, по их профилю.
Волконский поднялся со стула и, вытянувшись по струнке, отдал генералу честь.
Разрешите идти, товарищ генерал? голос полковника был предельно нейтрален. Он не позволил себе и тени неуважения к старшему по званию.
Не разрешаю, мля! Сядь, полковник! показная отстранённость медика взбесила генерала намного сильнее, чем высказанная ранее наболевшая просьба, с которой он и хотел бы, но никак не мог помочь.
Как ребёнок, ей-богу.
Я вёл себя как взрослый весь последний год, и мой запрос остаётся без внимания, а между тем люди калечат себя и своих близких. Не говоря уже о репутации армии
Ты по поводу репутации армии депутатам заливай, ладушки? прервал говорившего генерал. Хотя кто тебя к ним пустит, такого, мля, тактичного.
Покопавшись в столе, он выудил пачку «Беломорканала».
Слушай сюда, полковник, хозяин кабинета вытащил одну папироску и с энтузиазмом озарения ткнул ею в сидевшего. Был у меня не так давно один интересный разговор с капелланом нашим. Рассказывал, что один его земляк, новгородец, не из того, который Нижний, а рядом, на Волхове, так вот, вроде как земляк этот там большой человек, с серьёзными связями. Ещё говорил, что он как раз налаживал между его отделом, или что у них там, и армией более тесный контакт и капеллана нашего к себе звал. Уж не знаю, что именно имелось в виду под «тесным контактом». Ну, так вот, ты поговори с ним, да и узнай. Глядишь, и средствА на программу твою даст.
Не думаю, товарищ генерал, что мы найдём с этим человеком общий язык. Нашего капеллана я уважаю, из одного котелка ели, по одним горам бегали. Но он, скорее, исключение, чем правило. Я человек науки, а не религии.
Людям помочь хочешь? генерал дождался дежурного «так точно» на риторический вопрос. Тогда найдёшь общий язык, он щёлкнул настольной зажигалкой и раскурил едкую папиросу. Вот теперь, полковник, струя дыма угрожающе понеслась в лицо некурящему Волконскому, можешь проваливать.
Санкт-Петербург, пышечная на Невском проспекте, начало нулевых.
Честно говоря, странно, что это вы ко мне приехали, а не наоборот.
У меня здесь были дела.
Вы моложе, чем я думал. Волконский без стеснения рассматривал сидевшего перед ним человека: волнистые волосы, косматая борода, свободный балахон. Они были полной противоположностью друг другу буквально во всём, вплоть до собственно отношения к этой встрече. Медик был предельно серьёзен, а монах слегка улыбался, будто знал наперёд, чем закончится разговор. Те десять-пятнадцать лет, на которые Константин Романович был старше, почему-то совсем не ощущались преимуществом, и это ещё больше его раздражало. Он изо всех сил старался задушить свою предвзятость, раз за разом напоминая себе, ради кого он здесь. Как мантру, повторял, что очереди из желающих ему помочь не существует. Получалось плохо.