Согласно третьему из обозначенных ранее выводов, княжеская власть, поставленная Богом свыше, предполагает, помимо прочего, особую ответственность земных владык перед Богом за подвластных им людей, а также за свои поступки. «Князи и вся судья земския слуги Божия суть»[111], отмечает автор «Поучения князьям». В конце XIV начале XV в. игумен Кирилл Белозерский пишет великому князю Василию Дмитриевичу: «Ты же, господине, самъ, Бога ради, внемли себе и всему княжению твоему, въ немъ же тяпостави Духъ Святый пасти люди Господня, еже стяжа честною си кровию. Якоже бо великиа власти сподобился еси отъ Бога, толикимъ болшимъ и возданиемъ долженъ еси (выделено мной. В.Т.)»[112]. При этом за прегрешения князей страдал, с точки зрения православного духовенства и книжников, как сам князь, так и весь народ в целом. В том же послании Кирилл Белозерский пишет: «Аще кто отъ бояръ согрешитъ, не творить всемъ людемъ пакость, но токмо себе единому; аще ли же самъ Князь, всемъ людемъ, иже под нимъ, сотворяетъ вредъ (выделено мной. В.Т.)»[113]. В уже приводимом нами послании духовенства Дмитрию Шемяке именно на князя возлагается ответственность за нападение татар на Русь и последовавшие за этим беды: «и въ томъ также крови християнские колико пролиялося и въ полонъ въ поганство поведено, и того всего Богъ по томужъ отъ твоею руку изыщетъ»[114].
Ответственность князей перед Богом за неправедные действия ждала их прежде всего после смерти в загробном мире. Так, в наказании князьям тверского епископа Семена (XIII в.) приводится ответ полоцкому князю Константину: «тако и князь, давъ волость лиху человеку губити люди, князь во адъ и тивунъ съ нимъ во адъ»[115]. Однако подобная «отдаленная ответственность являлась плохой сдержкой для эгоистических стремлений людей того времени»[116], и именно поэтому древнерусские книжники поучали князей, что воздаяние за грехи может настигнуть неправедного властителя еще при жизни: «аще бо князи правьди вибываютъ в земли, то многа отдаются согрешенья земли; аще ли зли и лукави бываютъ, то болше зло наводитъ Богъ на землю, понеже то глава есть земли»[117].
Рассмотренные выше представления о божественном происхождении княжеской власти не только существовали в качестве умозрительной доктрины в литературных произведениях, а имели конкретное практическое применени. Они, без сомнения, разделялись правителями Руси и, по меньшей мере к концу XV в., стали частью официальной идеологии московской государственности. Так, на предложение посла Н. Поппеля о том, что германский император может сделать Ивана III королем, московский князь отвечал: «Мы божиею милостию государи на своей земли изначала, от первых своих прародителей и поставление имеем от бога, как наши прародители, так и мы»[118].
Конечно, воззрения на природу княжеской власти и возможность ее получения наиболее полно сформулированы именно в посланиях и поучениях священнослужителей. Эти послания адресовали непосредственно князьям и имели практическое применение. Несколько иные сведения о природе княжеской власти можно почерпнуть из летописных памятников. Эти тексты изобилуют в первую очередь фактами и насыщены конкретными деталями, в то время как пространные рассуждения, характерные для посланий и поучений, встречаются в летописях значительно реже. Идеи о божественном происхождении власти, несмотря на религиозную наполненность летописного текста, хотя и находят свое отражение в летописях[119], не получают такого развития, как в посланиях священнослужителей.
Летописные тексты также дают возможность выявить иные представления о природе власти, относящиеся скорее к политической, чем к религиозной сфере. Речь в данном случае идет о двух смежных феноменах, а именно о наследственной передаче власти и принадлежности к правящей династии, т. е. княжескому или царскому роду. Из самых ярких примеров слова одного из первых русских князей Олега, обращенные к Аскольду и Диру: «Вы неста Князя, ни рода княжа, но азъ есмь роду княжа; вынесоша Игоря: и се есть сынъ Рюриковъ»[120].
Упоминание родства с великими правителями прошлого для древнерусских книжников и летописцев являлось одним из главных показателей легитимности власти, а также часто использовалось для возвеличивания того или иного князя. При этом важнейшими фигурами с точки зрения преемственности власти являлись для князей XIIXV вв. креститель Руси Владимир I, его сыновья святые Борис и Глеб, реже Владимир Мономах и основатель русской династии Рюрик. С Мономахом в Ипатьевской летописи сравнивается один из наиболее влиятельных князей Южной Руси второй половины XII в. Роман Мстиславович Галицкий, который, по словам летописца, «ревнова же бо дъедоу своемоу Мономахоу погоубившемоу поганыа Измаильтяны рекомыа Половци»[121]. Родство Александра Невского с Борисом и Глебом подчеркивается в его житии в рассказе о явлении святых перед Невской битвой: «Рече Борисъ: Брате Глебе, вели грести, да поможемъ сроднику своему князю Александру (выделено мной. В.Т.)»[122].