– Это хорошо-о-о. Так вот, Гринь, ты мне завтра скажи все как есть, понял? Мне надо знать, если что… Понимаешь? У меня семья, вернее, даже семьи… Мне надо… Чтобы точно. Чтоб все было по-деловому. Ты понял меня, Гриня?..
…Вита осмотрела свою квартиру: все было прибрано, чисто, глазу радостно. Живи здесь другой человек, квартира, может, казалась бы безвкусной: обои в огромных оранжевых цветах, такие же яркие кресла, тахта… Но здесь жила она, и все было прекрасно.
Раньше Вита квартиру особо не холила, а последнее время ей доставляло удовольствие ходить, не торопясь, по комнатам и притрагиваться к вещам… И даже когда она, чуть живая, приползала после дежурства, стоило включить свет в прихожей – ей улыбалась полуголая японка позапрошлого календаря, и на душе становилось легче.
Сейчас она поедет к Грише Соколову… Вита села в кресло и стала ждать Юрку.
– Карета подана! – запыхавшись, объявил он, распахивая дверь.
Вита усмехнулась:
– «Скорой помощи» карета пролетела как комета…» Ну, встали…
– Вот… – Юрка расстегнул молнию на сумке. – Парашютик.
Он подкинул парашютик к потолку, и тот плавно опустился к Витиным ногам, увлекаемый вн тяжелой гайкой.
– А-а-а, тот самый?
– Рост велел отдать…
Вита огляделась по сторонам:
– Где ж тебя повесить? А давай его пока сюда! – Она сложила парашютик и убрала в сумочку. Вну просигналило такси.
– Двинулись?
– Пошли… – вздохнул Юрка.
– …А ты очень-то не вздыхай, – сказала Вита, когда они сели в такси.
– Охчет, как старый еврей, ох, ох!.. У нас соседка была, Роха, – я тебе рассказывала. Хорошая такая бабка. Так вот, она все ходит: «Ох, ох», а потом остановится, палец – в лоб: «А что, собственно, – ох, ох?»
Вита привычно-весело выпалила и умолкла – больше на веселость пороха не было.
Юрка молчал.
– Ну что ты глядишь, как побитая собака? – Она провела пальцем по переносице: – Заметил, у нас с Ростом у обоих носы сломанные?
– Ему на прыжках, запасником при динамическом ударе.
– А мне Артем, звонарь… Я не рассказывала?
– Нет.
– У нас во дворе церковь была Спас-во-Спасе…
– Спас-во-Спасье, – поправил Юрка.
– Неважно. Артем. Нормальный такой парень. Никакой не Квазимодо. Красивый, положительный. Даже спортивный – в пьексах всегда ходил. Как-то раз на пасху взял нас, всю шпану, на колокольню. Высотища!.. Колокольня получилась как бы в центре: здесь вокзалы, там Сухаревка, и со всех сторон к церкви платочки разноцветные движутся, тихо так…
У Артема кресло деревянное – прямо трон. К полу прибитый. Садится, пристегивает себя – толстущий такой ремень! На руки, чуть пониже плеча захваты такие специальные, потом еще – пониже локтя. И еще – на каждый палец. Берет в руки веревку от главного колокола. А ремни, что он нацепил, – они к другим колоколам идут, поменьше. И начал он этот здоровый раскачивать. Медленно так… до-о-н! До-о-н! И плечами чуть-чуть поводит, как цыганка.
– Вита пошевелила плечами. – Нет, у меня так не получается. И те колокола загудели, а он все большой раскачивает. Тот гудит, от плеча который
– тоже гудит, тогда он – нижние, которые к локтям. Эти – тоже, только потоньше. И потом всеми пальцами, как на пианино!.. И пошло!.. Мы к стенке прижались. Артем как дьявол: большой колокол его прямо кресла рвет! Видно же: ремень до костей вдавился. Чувствуешь, ну… кишки у человека рвутся, ребра хрустят, а рожа блаженная, глаза прикрыты… Все гудит! Все орет! Колокольня качается!.. Облака несутся!.. Страшно!.. Но так здорово!.. Такая красота! Я осмелела, наклонилась к Артему – посмотреть, куда веревочки идут. Тут-то он мне и заехал по носу… Ты что – не слушаешь?
– Слушаю, – отвернувшись к окну, буркнул Юрка.
– Ну-у-у… – протянула Вита. – Так дело не пойдет.