Они склонились над столом.
– …А мне что, больше всех надо?! – в дверь без стука вошла толстая медсестра. – Ирина Павловна, как хотите, я так больше не могу! Все Тарасова да Тарасова!..
– К старшей сестре, – не обращая на Тарасову внимания, отчеканила Ирина Павловна.
– Ее сегодня нет, а мне что, больше всех надо!.. – выкрикивала Тарасова.
– К старшей сестре, – так же невозмутимо, как и в первый раз, сказала Ирина Павловна. – Закройте дверь.
Тарасова просительно посмотрела на Виту, та на Ирину Павловну, а Ирина Павловна сказала, считая дверь уже закрытой:
– У тебя получается четыре дежурства. Как ты?
Дверь за сестрой захлопнулась.
– Нет, Ириш, много. Ставь два.
– Слава Богу, сообразила. Ставлю двенадцатого и двадцать третьего.
– Давай. А я сейчас выписку закончу. – Вита села за стол. Ирина Павловна отложила расписание дежурств, улыбнулась.
– Ну как ты, Юрик?
Юрка неопределенно засопел, пожал плечами и потянулся к сигаретам Ирины Павловны.
– Курим? – удивилась Вита. – Ну да, на нервной почве! Достань-ка мне «Ессентуки» холодильника. Габи – девка-то неплохая, – пояснила она Ирине Павловне.
– Истеричная только.
– Вы не знаете, что такое «леер» по-немецки? – спросил Юрка, откупоривая «Ессентуки».
– Леер, леер?.. Вроде веревка, нет? Черт ее знает. В словаре посмотри,
– Ирина Павловна кивнула на книжный шкаф.
– У нее уж двое детей было с Юргеном, – не переставая писать, сообщила Вита, – а она все фордыбачилась, замуж за него не шла. Чувства проверяла. Он не Бог весть какой мужик. Кстати, главный врач клиники. Днем работа, вечером чего-то в подвале вырезает, потом один шнапс на ночь под музыку и дрыхнуть. А тем временем бабенку себе завел. Медсестру клиники. Завел и молчит, стервец. Ждет, когда Габи сама на развод подаст. Чтоб на репутации не сказалось. Чем кончится, невестно…
– Она уже подала, – вздохнул Юрка. Вита вскинула голову:
– Ты смотри, глупостей не напори! Она тебе устроит веселую жнь. Шальная баба!
– Она меня к вам ревнует…
– Вот-вот, той же оперы. Говорю: истеричка. Но все равно симпатяга. Мне такие нравятся.
– На расстоянии, – скептически заметила Ирина Павловна и, чтобы перевести разговор на другую тему, спросила: – «Леер»-то свою перевел?
– Пусто, – сказал Юрка.
– Чего «пусто»? – не поняла Ирина Павловна.
– «Леер» – «пусто», значит, – пробормотал Юрка и, поставив словарь на место, еще постоял так – лицом к стене.
Вита приложила палец к губам. Ирина Павловна понимающе кивнула.
По словарю Габины слова получались: «Мои руки есть пусты без тебя».
– Пойдем-ка, Юрик, Роста забирать, – бодрым голосом сказала Вита.
Бежало лето. Лида привезла сына. Вита почти каждый день ездила после работы на дачу. Она очень хотела, чтобы внук звал ее «бабушкой», и даже покрикивала вначале, когда внук говорил ей, как все, – «Вита». Потом ей надоело одергивать ребенка, и она отцепилась от него, так и оставшись «Витой». Правда, мальчик, перестав называть ее бабушкой, перестал и слушаться ее. Виту это не очень беспокоило, она считала, что ребенку необходим продых в строгой системе Лидиного воспитания.
А живот болел все сильнее. Вита стелила себе на веранде, чтобы никто не слышал, как она мается по ночам.
Второй домик уже достроили, и Вита радовалась, что теперь у Лиды, когда она полностью переберется в Москву, будет и на даче свое олированное жилье. Тем более что личные ее дела вроде налаживались – отец Мишеньки согласился наконец расписаться. Витe он oчень нравился, вот только никак не могла запомнить его трудную фамилию.
К Грише Соколову Вита не шла, решила подождать до осени, когда переедут с дачи, а Рост отправится в санаторий. И потихоньку стала попивать обезболивающее.
Наконец дачу заколотили, Мишеньку увезли.