принципе должны были служить только лечебному делу, но при этом сохранили атрибут женственности высокую платформу, удалилась в кухню.
Гостьи три дамы, достигшие того возраста, когда есть о чём не только поговорить, но и просто помолчать, потому что каждый прожитый день воспринимается как улыбка судьбы и её далеко не вечный подарок, расположились на диване. Алия, не стесняясь, во все глаза рассматривала обстановку комнаты, запоминая детали интерьера, чтобы впоследствии обсудить их со своими домочадцами или с другими приятельницами, которых у общительной Алии было предостаточно.
Рядом с Алией устроилась высокая и немного грузная Сибель. Она села вполоборота, положив одну ногу на другую, так, чтобы было удобнее дотянуться до окна рукой: женщина курила, и уж непременно делала это после того, как отпивала пару глотков горячего чаю. Затем она небрежно ставила на стол бокал с напитком, брала в руку зажигалку, подносила к сигарете и, задумчиво прищурив один глаз, вытягивала руку с зажённой сигаретой к окну.
А в самом углу дивана заняла место высокая и светловолосая, не серебристо-седая, как часто бывает в этом возрасте, а с красивым песочным оттенком окрашенных волос, собранных в аккуратный пучок на затылке, Нильгюн. На морщинистом лице женщины выделялись светлые лучистые глаза. И если убрать сеточку морщин, волшебным образом снять с её лица, как неудачный фасон платья с фигуры, Нильгюн легко можно было принять за ещё вполне молодую даму.
Когда Элиф появилась в комнате с подносом, на котором стояли прозрачные бокальчики-тюльпаны* с коричнево-красным чаем, над которым поднимался лёгкий ароматный дымок, женщины оживились, потянулись к нему, хваля напиток за его насыщенный цвет, а Алия, удивлённо вскинув брови, произнесла:
Что у тебя за секрет, Элиф? У твоего чая всегда дивный аромат и цвет такой яркий!
А ты заварки не жалей и покупай только «Чайкур филиз»*, улыбнулась Нильгюн, обнажив ряд жемчужных зубов, свидетельствовавших о наличии у неё хорошего стоматолога.
Конечно, марка чая важна, но не только это! добавила Элиф. Коли речь зашла о тайнах и секретах, то так и быть, поделюсь с вами. Когда чай отдыхает в заварочном чайнике, я добавляю один бутон гвоздики, перед этим тщательно размяв его ложечкой. Бутончик должен быть совсем не большим, а ещё лучше взять только часть бутона, чтобы он своим ароматом не перекрывал запаха чая, а лишь вносил тонкую нотку в его цвет и букет! А уж о пользе гвоздики и говорить не приходится: зимой я почти не болею.
Машаллах*! произнесла Сибель и тут же потянулась за сигареткой.
Ты так и не бросила курить? Ведь собиралась же! покачала головой Элиф. Сосуды совсем свои не бережешь! И высокое давление у тебя часто бывает.
Бывает, а у кого оно не бывает высоким в нашем возрасте? Утром выпила таблетку, чтобы сосуды укрепить, а следом чай и сигарету. И так мало удовольствий в жизни осталось одни болезни и переживания. А когда куришь, то отвлекаешься от мыслей. Вроде, и отдыхаешь, и голова лёгкой становится. Значит, расслабляешься! Врачи сами говорят, что все болезни возникают на нервной почве, а не только потому, что куришь! Сибель улыбнулась и выпустила струйку дыма изо рта.
Ты в окно её выпускай, а не на нас! протестующе замахала руками Элиф. У окна ведь села. Голова лёгкая отнюдь не от дыма, а от пустоты вокруг, Сибель. Ну да ладно, у нас у каждой своя пустота. Халва меж тем вполне приличная.
Тут у одной из женщин, у светлоокой и светловолосой Нильгюн, зазвонил телефон, и все, как по команде, уставились на неё.
Нильгюн нажала на кнопку приёма звонка, и сразу радость наполнила комнату: её счастливое настроение тотчас распространилось на всех присутствующих в комнате. Женщины, ставшие свидетельницами задушевной беседы, вдруг замолчали. Нет, они не прислушивались к сказанным ею словам растворялись в атмосфере нежданной радости, впитывали её каждой клеточкой тела. А Нильгюн, совсем не чувствуя неловкости, продолжала разговаривать с кем-то далеким, чей голос заставил её засветиться от счастья.
Сын? спросила Алия, раньше всех вышедшая из оцепенения и вынырнувшая из-под волны счастья, накрывшей всех присутствующих в комнате.
Нильгюн уже отключила звонок, но по инерции ещё продолжала пребывать в неуловимой ауре счастья, и поэтому ответила с некоторой заминкой, резко взмахнув головой, с неохотой стряхивая с себя остатки того, счастливого мира, чтобы уже окончательно вернуться в комнату, где сидели женщины: