Вслед за тем, окинув взглядом комнату, и удостоверившись, что все мусульмане при своих местах, Шамиль начал службу. Она состояла в пении хором известного стиха, составляющего один из догматов магометанской религии: «ля илля ага, илль алла-гу, Мухаммед ресуль алла-га». Пение прерывалось несколько раз чтением некоторых очистительных и разрешительных молитв. Последнею была просьба об отпущении грехов. Наконец, служба завершилась пением того же стиха, повторенного теперь по уставу, ровно сто раз, а затем последовало краткое и благоговейное размышление молившихся, которые, следуя за движениями Шамиля, обратившегося в это время к ним лицом, то вздевали руки, то поникали головами, то клали земные поклоны. Вообще, все богослужение было проникнуто таким искренним и глубоким благоговением, которое способно было вызвать на размышления отъявленного скептика. Самое пение, невзирая на всю его монотонность, заключало в себе очень много гармонии, правда, дикой, но тем более возвышавшей интерес этой сцены.
Наконец, Шамиль встал и богослужение кончилось. Оно было самое продолжительное из всех предписываемых мусульманскою религиею. Тем не менее, оно продолжалось всего сорок шесть минут. Это напомнило мне слова Шамиля относительно впечатления, произведенного на него нашею архиерейскою службою, при которой однажды зимою он присутствовал с разрешения здешнего епископа, за церковными дверями, в теплом коридоре. По его словам, торжественность богослужения и наружная обстановка сильно поразили его; но в последствии, весь эффект разрушился продолжительностью службы. Это последнее обстоятельство, по мнению Шамиля, неминуемо должно породить усталость, которая, отвлекая внимание человека от молитвы, обращает его к земным помыслам.
Стр. 1424 За завтраком, в котором принимали участие и Казанские татары и солдаты, Шамиль обратился ко мне с вопросом: какое впечатление произвело на меня их богослужение, причем заметил, что им больше нечем похвастаться, потому, что теперешнее было самое торжественное, самое великолепное. Я отвечал, что глядя на них, мне и самому хотелось помолиться. Это, по-видимому, очень полстило Шамилю и он, продолжая свою речь, рассказал, между прочим, о том с каким великолепием праздновался Байрам в Ведене. Множество наибов и всякого рода старшин духовных и светских являлись к этому дню в резиденцию Имама, чтобы встретить праздник вместе с ним. Их присутствие и раболепное уважение, которое они ему оказывали, много возвышали значение его в глазах народы. В главе блестящей и многочисленной свиты отправлялся Шамиль в мечеть, где впрочем, богослужение совершалось точно так же, как и теперь. Из мечети все возвращались прежним порядком в Имамский дом, где для всех был приготовлен стол. Дорога, по которой шел Шамиль в мечеть и обратно, уставлена была шпалерами из мюридов. Это была пародия на церемониал, происходящий в этот день в Константинополе. Подробности его сообщил Шамилю некто Юсуф-Хаджи, Чеченец, живший очень долго в столице Султана. С его рассказов, Шамиль сделал у себя много нововведений (низам) и между прочим, учредил звание Мудира, некоторое подобие наших генерал-губернаторов. Такими Мудирами в немирном крае были: сын Шамиля Гази-Магомет, известный Кибит-Магома и некоторые другие.
День Байрама был единственный в году день, когда Шамиль присутствовал за одним столом со своими родными и с подчиненными. В этот день, из стад, принадлежащих собственно Шамилю, резались десятки быков и сотни баранов. Мясо их шло как для обеда в Имамском доме, так и на угощение бедных горцев и пленных Русских. Те и другие получали кроме того щедрое пособие припасами и деньгами.
Слушая рассказ о минувшем величии, я смотрел на Шамиля самым внимательным взглядом. *Но, ни в одном его слове, ни в одном жесте не выказалось и малейшего сожаления об утрате власти. Напортив, судя по легким гримасам, изредка мелькавшим в это время на его серьезном лице, можно было безошибочно заключить, что он всей душою рад избавлению от тягостей и неудовольствий прежней жизни.
По окончании «розговенья», все мы вышли из столовой в парадные сени, где на разостланной по полу скатерти лежала пшеница, приготовленная для бедных. Шамилю подали стул, и он сел, окруженный всеми мужчинами его дома. Двое ссыльных стояли в стороне, печально поникнув головами. Один из них, Хаджи-Магомет, принадлежит к богатому семейству в Шамхальском владении, состоящем в родстве с Шамхалом Тарковским.