Господи, как же хорошо видеть тебя наяву! пролепетала она, вытирая лицо фартуком. Мог бы сообщить, что выходишь, мерзавец ты этакий!
Лео пожал плечами:
Сама знаешь, как это делается, я сам узнал только вчера.
Все равно должен был позвонить!
Хотел сделать тебе сюрприз
Китти расплывается в улыбке, поднимает на брата огромные заплаканные глаза. Волосы у нее рыжие, у Лео темно-каштановые, но глаза у обоих серые, и веснушки украшают нос, щеки и даже губы.
Не понимаю, как можно выглядеть еще более тощим и одновременно окрепшим Ты в хорошей форме.
В тюрьме только и остается, что качаться, объясняет он.
Да уж, классные бицепсы, подтверждает Китти, пощупав руки брата через куртку. Заходил в лофт?
Спасибо, что присмотрела. Все на месте.
Китти лукаво морщит нос:
Не забыл, что переписал его на меня?
Лео довольно хмыкает. Да, они тогда вовремя провернули эту операцию и спасли лофт от когтей правосудия. Китти посмотрела на часы, схватила брата за локоть и потащила к двери:
Давай пообедаем. Я закрою магазин. Повешу табличку: «Исключительное событие! Закрыто по случаю выхода из тюрьмы!» Хорошая идея? Не каждый день моего младшего брата выпускают из застенка
А меня можете обслужить? поинтересовался клиент, стоявший в трех метрах от них.
Могу, но не буду, отрезала Китти, надвинувшись на нахала. Магазин закрыт!
Как это закрыт? Что значит закрыт?! На двери написано: «Открыто с 9:00 до 18:00»!
Случился пожар, очень серьезно сообщила Китти. Мы эвакуируемся
Пожар? Где? Почему нет пожарных?
Они едут
Не вешайте мне лапшу на уши! Я даже дыма не вижу, не то что огня!
Вы не чувствуете запаха дыма?
Ни черта я не чувствую!
Сходите к отоларингологу.
С этими словами Китти выставила мужчину за дверь.
Он все шел и шел. Не останавливался много часов. Пил вино обретенной свободы, пропитывался атмосферой Рождества. Подняв воротник, держа руки в карманах, он брел куда глаза глядят, спускался в метро, выходил на улицу, терялся, возвращался назад, а с наступлением темноты ноги сами вынесли его на Таймс-сквер. Здесь обитала душа Нью-Йорка. Здесь находился источник его жизненной силы и блистательного безумства.
Туристы и зеваки толпились перед огромными рекламными экранами, разгонявшими темноту, забыв о холоде и снеге. На тротуарах пузатые Санта-Клаусы звонили в колокольчики, зеваки делали селфи. Толпа обтекала Лео, он начал уставать от неугасающего возбуждения и решил взять такси. Остановилась третья по счету машина, знаменитое желтое такси Большого Яблока, Лео назвал адрес, и водитель в тюрбане по имени Джагмит Сингх (так было написано на карточке, висевшей над приборной доской) стартовал как ракета и буквально ввинтил свой «ниссан» в плотный поток уличного движения.
Через четверть часа таксист высадил его на пустынной Вустер-стрит у подъезда дома.
Вы приехать! радостно сообщил сикх.
Спасибо, Джагмит Лео протянул ему деньги. Вы всегда так водите?
Как так?
Ну довольно быстро.
Водитель обернулся, скорчил забавную рожу и гордо улыбнулся в черную бороду:
Быстро? Вы ошибаться Это было не быстро, медленно.
Медленно?
Таксист энергично закивал, Лео еще раз поблагодарил, открыл дверцу и нырнул в метель. Он обожал свой город, перемешавший народы, культуры, языки и судьбы, великие и заурядные. Нью-Йорк всегда был и остается городом-вселенной. Он покинул машину в 22:30, она рванула прочь, как болид «Формулы-1», и исчезла в ночи, а он глядел ей вслед и чувствовал, что вернулся.
А вот наблюдателя с лицом узким, как бритва, который сидел в машине с погашенными огнями, не заметил.
4
Другое место, другой поезд.
Таксист высадил ее у «Плазы», на Пятой авеню, 768, на юго-восточном углу Центрального парка, в 20:53 по нью-йоркскому времени, в день вылета из Парижа: Лоррен «перепрыгнула» в другой часовой пояс, и к ее рабочему дню добавилось еще шесть часов.
Она сидела на заднем сиденье, спрятав лицо в воротник белого пальто, и через запотевшее стекло заново открывала для себя город. Лоррен в момент вернулась в зимы своего детства, когда шестилеткой лепила здесь снеговика с отцом и очередной «мамой», то ли второй, то ли третьей по счету. Она вспомнила, как стояла босиком, в бумазейной пижамке, у окна своей холодной детской и любовалась волшебными пушистыми снежинками, падавшими с неба на Восточной Семьдесят третьей улице.