Ореол мученичества, появившийся у Розена после его отставки, его конфликт с петербургским сенатором П. В. Ганом, увольнение и скорая кончина не позволили авторам демонизировать этого наместника практикуемые при Ермолове казни через повешенье без суда и следствия, о которых стало известно в ходе ревизии сенаторов Мечникова и Кутайсова, при Розене не проводились. При нем русская армия не знала сокрушительных поражений и не отступала к своим непроходимыми лесами неся небывалые потери, как это случится во время даргинского похода Воронцова. Но и героем кавказской войны в глазах потомков Розен тоже не стал на фоне его побед слишком невыгодно смотрелись бы успехи его преемников М. С. Воронцова и А. И. Барятинского.
Надо понимать, что Розен после его опалы никем и никогда не был реабилитирован такой практики тогда даже не существовало. Эту миссию тем более не стали возлагать на себя штабные историки второй половины XIX в. Во времена Александра II в империи хоть и появилась гласность, но к описанию периода правления его отца Николая I, это не применялось. Ко всем свершениям николаевской эпохи историкам надо было относиться с пиететом, тем более, если дело касалось кавказских дел. И поэтому авторы, находившиеся на службе российского императора, несмотря на все заслуги Розена, после эпизода с его скандальной отставкой, инициированной самим Николаем I, никак не могли сделать из него героя.
Со временем сложилось мнение, что Розен, которому приписывалось незнание всех обстоятельств управления краем,[125] так и не успел по-настоящему войти в курс дела, был нерешительным управляющим и пал жертвой деспотизма Николая I. Успехи и вклад Розена в административное устройство Кавказа, ввиду подобного особого стечения обстоятельств, не были по достоинству оценены ни современниками, ни потомками. Между тем, во времена Розена конфликт югоосетинских крестьян и грузинских тавадов, зародившийся при П. Д. Цицианове, скорее затихает, нежели обостряется. Более того, именно Розену принадлежит такая инициатива, как учреждение на южной стороне Кавказа мононационального Осетинского округа, что было призвано устранить наметившиеся противоречия. И, хотя за время его нахождения в должности проект в полной мере реализовать так и не удалось, Осетинский округ на Южном Кавказе впоследствии все-таки был создан и просуществовал до конца 50-х гг.
То обстоятельство, что кавказской администрации пришлось вернуться к плану Розена, характеризует проекты его административных реформ как отличающиеся знанием обстановки и отвечающие требованиям времени. Учрежденный впоследствии по плану Розена Осетинский округ стал первым мононациональным административным образованием на территориях, населенных осетинами, в составе Российской империи, где начало внедряться российское право. Этот опыт существования южных осетин в статусе полноправных подданных императора Николая I является важной страницей истории интеграции осетинского народа в лоно российской правовой системы. Помимо этого Розеном впервые была сформулирована мысль об объединении всех осетинских уездов под одним административным началом, и, хотя при жизни Розена этот план так и не был реализован, его обсуждение оказало большое влияние на дальнейшую интеграцию Осетии. Вспоминая автора этого плана Александр II отмечал: « () Память о Розене и доселе сохраняется во всем Кавказском крае, и все отдают справедливость благородному его характеру».[126]
Генерал-адъютант барон Григорий Владимирович Розен[127] был назначен главноуправляющим гражданской частью и пограничными делами Грузии, Армянской области, Астраханской губернии и Кавказской области и командиром Отдельного Кавказского корпуса 13 сентября 1831 г., и 3 октября, как возвестили своим читателям «Тифлисские ведомости»,[128] прибыл в столицу вверенной ему области город Тифлис. «8 октября 1831 года, пишет историк Баддели, генерал-лейтенант барон Розен принял командование грузинской армией и, ничего не зная об этой стране, сразу же столкнулся с многочисленными трудностями».[129] Непосрественно до этого Розен, имевший длинный послужной список с момента наполеоновских войн, отличился в Польской кампании 1831 г.[130] «Его наружность располагала к доверию, сообщает о Розене участник кавказских событий Ф. Ф. Торнау, приемы были натуральны, без расчета импонировать подчиненному. Несколько выше среднего роста, плотный, седой, большеголовый, краснолицый, старик глядел своими голубыми глазами умно и добродушно».[131]