Что вы делаете?! выпалила я. Мама, прищурившись, пристально посмотрела на меня.
Это тебя не касается, детка. Куда ты ее отвела? Ее тон был жестким, взгляд озабоченным.
К Труде, ответила я. Мама удовлетворенно кивнула и отошла от стола обратно к пузатой плите, где в кастрюле кипел суп.
Я должна была подсказать тебе это Я была слишком напугана Я не подумала. Молодец!
Что говорил сегодня командир? поинтересовалась я, и мягкость полностью исчезла из ее глаз, когда она бросила на меня хмурый взгляд.
Он не командир, решительно заявила она. Никогда не называй этих животных так, будто они люди. Не давай им властных или уважительных титулов. Эти свиньи захватчики, не более того.
Что что сказал захватчик? слабо проговорила я. Но мама не смотрела на меня.
Тебе нужно поесть суп. Ты должна есть и быть сильной. Эти месяцы будут тяжелыми, пока мы не найдем способ победить их.
Мама! взмолилась я. Мне нужно знать.
Все, что тебе нужно знать, ты сегодня видела, Алина, вмешался отец; его тон был напряженным. В его речи было много бахвальства и предупреждений о том, что они будут забирать продукцию в конечном итоге они планируют забрать фермы для немецких поселенцев. Словом, ничего такого, чего бы мы с твоей матерью не ожидали. Мы крепкие люди мы выдержим это и будем надеяться на лучшее.
Заберут ферму?! ахнула я.
Их планы грандиозны и непрактичны. Это перемещение не произойдет в одночасье, и пока ферма остается продуктивной, возможно, нас пощадят.
Но что будет с нами, если они заберут ферму? Я поперхнулась. Мама прищелкнула языком и махнула в сторону стола и стульев.
Хватит, Алина. Мы не можем знать, ни что произойдет, ни даже когда это произойдет. Все, что мы можем сделать, это изо всех сил стараться не высовываться.
Я не хотела супа. Я не хотела горячего чая, который мне приготовила мама. Я точно не хотела, чтобы отец сунул мне в руки стакан с водкой и в конце концов заставил меня выпить. Я просто хотела снова чувствовать себя в безопасности! Но наш дом был осквернен, а Алексей хладнокровно расстрелян прямо у меня на глазах, и каждый раз, когда я закрывала глаза, я видела, как это происходит снова и снова.
В ту ночь я лежала в своей постели и смотрела в окно. Рассеянные облака низко висели над нашим домом, и я наблюдала за мягким изгибом луны, когда она появлялась в промежутках между ними. Я так неохотно выпила водку, но как только жжение в горле прошло, я почувствовала, что мои конечности и разум расслабились, и я наконец перестала дрожать и обмякла в своей постели. Позволила мыслям обратиться к Томашу и задумалась, как сообщить ему о судьбе Алексея. Работает ли все еще почта? Могу ли я отправить ему письмо? Должна ли я написать ему письмо?
И наконец в этот момент из тумана и шока в моем сознании медленно возникла ужасающая мысль, которая становилась все объемнее, пока полностью не поглотила мой разум.
Томаш находился в Варшаве, учился в университете, чтобы стать врачом, как и его отец.
Алексея только что убили, потому что он был врачом.
Что, если Томаш тоже уже мертв?
Мое сердце бешено заколотилось, и дрожь началась снова. Я села и открыла верхний ящик, как следует порылась в нем, чтобы найти на дне кольцо. Я крепко сжала его в ладони так крепко, что оно оставило глубокий отпечаток на моей коже, а это было именно то, чего я хотела.
Мне нужно было, чтобы мои надежды поставили на мне отметину и мои мечты стали частью моего тела, чем-то осязаемым, что нельзя было потерять или забрать.
После повсеместной жестокости в первые дни оккупации нацисты сузили зону своего внимания. В Тшебине существовала процветающая еврейская община, и по мере того, как недели превращались в месяцы, именно еврейский народ нес на себе основную тяжесть насилия. С ними жестоко расправлялись, их грабили и не только нацисты, но и, к ужасу моего отца, банды местных приспособленцев, которые действовали открыто при свете дня тем самым они стремились выразить солидарность с оккупационными силами.
Как только мы узнали, что Ян Голашевский участвовал в такой банде, отец запретил мне и Филипе видеться с Юстиной. Я была слишком напугана, чтобы ослушаться, но Филипе стал тайком убегать по ночам, чтобы встречаться с ней в поле. Нацисты установили комендантский час, и мы не должны были выходить из дома после наступления темноты, поэтому, когда Филипе отказался прекратить свои ночные вылазки на свидания с любимой, отец был вынужден смягчиться.