В чем дело? спросила я, но слова вырвались как выдох, потому что я уже подозревала ответ.
О, мой отец обвиняет во всем евреев, а твой отец их защищает. Юстина устало вздохнула одновременно со мной и пожала плечами. Все тот же старый спор, который они всегда вели, только сегодня более жаркий из-за скопления.
Скопления? повторила я в замешательстве. Юстина смерила меня пристальным взглядом, схватила за локоть и притянула к себе.
Скопления людей на границе, прошептала она, как будто мы делились скандальной сплетней. Ты должна знать! Вот почему очень многие запасаются.
Я не понимаю, о чем ты говоришь, призналась я, и, прежде чем мой отец вернулся, Юстина торопливым шепотом сообщила, что гитлеровская армия нацелилась на нас; вторжение теперь кажется неизбежным.
Не могу поверить, что твои родители не предупредили тебя, прошептала она.
Они обращаются со мной, как с ребенком, простонала я, качая головой. Они думают, что им нужно защитить свой хрупкий маленький цветок от новостей, которые могут меня расстроить.
Я достаточно знала о ситуации с нацистским режимом, чтобы нервничать, но тем не менее растерялась от такой новости. Нацелилась на нас? Чего они могут от нас хотеть? Юстина предложила ответ еще до того, как я задала этот вопрос.
Мой отец говорит, что это из-за евреев. Он говорит, что если бы у нас в стране не было так много евреев, Гитлер оставил бы нас в покое. Ты же знаешь, какой он, Алина. Отец всегда винит евреев. И ты знаешь, какой твой отец
Поляк это поляк, ошеломленно прошептала я, автоматически повторяя слова, прежде чем снова сосредоточиться на своей подруге. Но, Юстина, ты уверена? Мы действительно собираемся вступить в войну?
О, не волнуйся, проговорила Юстина, одарив меня уверенной улыбкой. Все говорят, что у нацистов почти нет боеприпасов и польская армия быстро разгромит их. Отец совершенно уверен, что все закончится в течение нескольких недель.
И в этот момент я словно прозрела: впервые я поняла недавнюю лихорадочную активность моих родителей и братьев, и я наконец осознала их ошеломляющую настойчивость в консервации различных припасов, задолго до того, как мы обычно это делали. Когда мой отец направил подводу обратно к нашему дому, я обратила внимание, что даже дороги необычно оживлены, и это не было признаком того, что горожане радуются теплой погоде: скорее, люди переезжали. Люди будто существовали в другом режиме все куда-то спешили. Некоторые направлялись в Варшаву или Краков, предполагая, что в крупных городах будет безопаснее. Казалось, никто не знал, что делать, но не в нашей национальной природе было оставаться на месте и ждать катастрофы, поэтому люди продолжали действовать. С моих глаз словно спала пелена, и мне казалось, что жители моего города суетятся, как муравьи перед бурей.
Это правда? Про вторжение?
Тебе не нужно беспокоиться об этом, хрипло сказал отец. Когда придет время беспокоиться, мы с мамой дадим тебе знать.
В тот вечер я села и написала Томашу совсем другое письмо, чем планировала. Целую страницу я просто умоляла его вернуться домой.
«Не пытайся быть храбрым, Томаш. Не жди страшного. Просто возвращайся домой и будешь в безопасности».
Теперь я не совсем понимаю, с чего я решила, учитывая нашу близость к границе, что дом будет для нас безопасным местом. Но в любом случае Томаш не вернулся.
Все развалилось так быстро, что даже если он и отправил мне ответное письмо, оно так и не дошло. Мне показалось, что привычная жизнь рухнула в одночасье.
1 сентября 1939 года меня пробудил от глубокого сна звук дребезжащего стекла в окне моей спальни. Сначала я не узнала звук приближающихся самолетов. Я даже не осознавала, что мы в опасности, пока не услышала, как отец кричит из комнаты рядом со мной.
Проснись! Мы должны добраться до сарая! кричал он хриплым спросонья голосом.
Что происходит? отозвалась я, откидывая одеяло и соскальзывая с кровати. Я едва успела открыть дверь своей спальни, когда вдалеке раздался первый из множества взрывов, и окна снова задребезжали, на этот раз сильнее. В нашем крошечном доме было темно, но когда мама распахнула входную дверь, внутрь хлынул лунный свет, и я увидела, как братья бегут к ней. Я знала, что мне тоже нужно бежать, но мои ноги не двигались возможно, я все еще была в полусне, или, возможно, это было потому, что все происходящее походило на ужасный кошмар, и я никак не могла заставить себя сдвинуться с места. Филипе добрался до входной двери, заметил меня и пересек маленькую гостиную, чтобы взять меня за руку.