Что случилось, Антонина Ивановна, вся веселость сразу сбежала с моего лица, и я кинулась к женщине.
Переодевайся, скорее, Зоя, тихо сказала она. Привезли час назад потерпевшего. Мужик был без сознания. Сейчас вроде оклемался чуток. Но надо срочно под капельницу, а ни у кого не выходит, понимаешь?
Я понимала.
Бывают такие вены, которых еще найти надо.
Но чтобы ни у кого? Вот это странно, конечно.
А Танька? Ее ж смена. Или уже в хирургию ускакала? не выдержав, сказала я, и почувствовала, как обида поднимается.
Зоя, да ладно тебе! Все же знают, что Таньке до тебя, как до Луны, ответила раздраженно Антонина Ивановна, и поправила покосившийся колпак.
Все знают. да?! обида прорвалась, и я почти закричала.
Знают, а как в хирургию так ее!
Но даже несмотря на обиду, я уже переодевалась и мыла руки.
Готова я, буркнула, чуть успокоившись, Ведите, Антонина Ивановна. Он в палате уже или в реанимации?
Да дышит. В палате, ответила старшая медсестра, и вздохнула.
Антонина Ивановна у нас дама предпенсионного возраста. Маму мою хорошо знала, вместе работали они. Правда, мамочка тогда как раз была старшей медсестрой, а Тонечка, как она ее называла, только-только пришла в больницу после медучилища.
Так что знакомы мы с Антониной Ивановной с самого моего детства. Я же практически росла в больнице нашей. Частенько к маме бегала после школы. Помню этот запах больничный. У нас в садике, да и в начальной школе так пахло. Щами из свежей капусты, котлетами и пюре.
Правда, в больнице еще прибавлялась вездесущая хлорка и запах кварца. Так мне нравился этот запах, когда кварц включали! Не знаю, почему. Мне казалось, что так пахнет на море. На юге, где это море плещется и высокая волна разбивается о скалистые берега.
Но на море мы никогда не были.
Какое море, когда жили без отца, а мама брала дежурство в две смены, да еще по уколам бегала? Тут одеться бы да обуться. Хорошо еще, что поесть в больнице можно было. Сестра-хозяйка жалела маму, да и от больных, которые попривередливей, оставалось. Не все любят больничную еду.
Многим, вон, из дома приносили в термосах.
А мне вот нравилось. Особенно когда фрикадельки давали.
Я быстро шла по коридору, стараясь выбросить из головы посторонние мысли. Нельзя. Если уж мне не дали выспаться, то случай действительно экстраординарный.
Вот и палата.
Я открыла дверь, и спросила у Антонины Ивановны, которая шла следом:
Какая кровать? спросила я на автомате. Хотя чего там спрашивать, когда три были пусты, а вот на четвертой, у окна, явно кто-то лежал.
И из-под тонкого больничного одеяла виднелась рука.
С красивыми, длинными, такими чуткими пальцами.
Очень знакомыми пальцами.
Глюк?!
Я остолбенела. Сердце бешено заколотилось. Я едва удержалась от желания отбросить одеяло и увидеть его лицо.
Посторонние мысли, которые были выброшены из головы, вернулись и обрушились горным водопадом.
О боже мой! Ведь эти руки, эти же самые руки были у моего белобрысого глюка. Глюка, который преследовал меня последние две недели.
Так. Зоя. Отдышись. Возьми себя в руки. сказала я себе. С глюком потом разберемся.
И я, отдышавшись, занялась своим делом. Делом, которое знала как свои пять пальцев, и которым, могла заниматься и с закрытыми глазами.
Потому что, как я осознала не так давно, глаза-то мне и не были нужны. Ведь я всегда находила самое лучшее место для постановки иглы, только касаясь руки пациента.
Будто меня вел кто. И игла входила легко, безболезненно.
Однако вот с этим, конкретным пациентом, глюком моей мечты, явно что-то было не так.
Как всегда, я коснулась руки и легко пробежала пальцами, закрыв глаза и вслушиваясь в ответ.
Не спрашивайте, какой это должен быть ответ. Просто я чувствую вот оно, это место..
Появляется уверенность в правильности и все проходит на ура. Однако в этом конкретном случае ответа не было.
Или я его не слышала?!
Ну что, Зоя? раздался сзади голос Антонины Ивановны.
Нашла? с надеждой сказала она.
Я вздрогнула. Вот только ее не хватало. Обычно никто над душой у меня не стоит во время процедуры.
Антонина Ивановна! раздраженно прошептала я. Ну вы что, под руку тут мне.
Не выходит, и у тебя не выходит, не слушая меня, заговорила та, и в голосе ее уже ощущалась паника.
Выйдет! со злой уверенностью ответила я. Да что же это такое. Это же вызов всей моей профессиональной гордости. Или это из серии и на старуху бывает проруха?