Здесь не играют в карты, в кости, в другие игры ни во что вообще! Здесь не орёт и не отвлекает телевизор промывая мозги персонала, как в дешёвой парикмахерской; не блистает он с каждой стенки, не оглушает музло как в кафе обычном. Здесь не посиживают парами (сколько так высидишь минут сорок, максимум час), невольно зыркая в эти экраны и делая вид, что разговору мешает музыка; не сидят, как нынче, уткнувшись в мобильники, на связи с кем-то, чем-то «важным», что-то «просматривая» у большинства вошедших мобильного телефона попросту нет. Да в подземелье глубоком и не ловится, конечно, сюда даже в то время не приходили с папками, барсетками, ни у кого из рассчитывающихся у стойки (в том числе у себя) я ни разу не видел портмоне. Замусоленные трудовые десятки и бряцающие медяки выгребаются энергичной или трясущейся горстью из кармана, из второго кармана, откуда-то из-за подкладки с помощью долгих словесных и физических манипуляций вытрясаются из спутника и собеседника.
Здесь принимают самый сильный наркотик разговор по душам за жисть, о доли своей и о мироустройстве вообще. Здесь не политика кухонная властвует, но философия. Здесь бочка Диогена (Диониса), подвал таких бочек, и каждый ищет человека да и по-русски Бога И находит: кто друга до осточертения закадычного, кто временно возлюбленного пуще семьи и разума собутыльника, кто столь же временную эфемерную истину in vino stuporem, уют, проклятья и восторги. Бывает, конечно, и здесь орёт музыка но так, чтоб лишь могла на равных конкурировать с гвалтом разговоров.
Здесь подземелье натуральное, вонюче-туманное, бушующее, задымлённое, живое самой наиживейшей корневищной жизнью
Ну, нет уже теперь такого как вам объяснить? Такое, короче, мульти-лофтовое арт-пространство, с самым гм имбово-лойсовым вайбом, с некими архео-анархо-инсталляциями Типа воды по колено в сортире или выдранной там ручки-задвижки, а то и выбитой двери (или ещё чего), и собираются тут самые протащенные «по жизти, чесноку и луку» хипстеры-воркаутеры, чтобы часов на шесть-восемь откиснуть без телефонов, чисто в стайле рэп-батлов и чисто мужского (но пока не гомо) гоу-гоу А уровень чуть выше полуподвал, с какими-то окошками, совсем почти без хтони, это уже твёрдый «Y»; ну а «Спорт» уж сей почитай специально для поколения «Х» (топового тогда!) спроектированное полностью виброустойчивое надземное строение.
Бывают, конечно, и здесь иной раз дамы уже немало лет занимающиеся домашним и дворовым воркаутом алконяшки, порою даже в лосинах. Чекнул чекушку (150 в «хрущаке»), за столом зачекинился с тремя кружками разбодяженного главное не чекануться! А вопрись сюда с такой Катриной как пить дать придётся если не кулаками, то уверенным владением матерным жаргоном (а то и киками с криками «кия!» уже на улице у входа) отстаивать своё право присутствовать при ней бесплатным не угощающим, что уж тут приложением.
Невольно выходит читатель, наверно, уже насторожился, что автор-герой на некую бедность и маргинальность упирает. Хотелось было вообще обойти эту неблагодарнейшую нынче тему самого себя в подробностях бытового бытия, но вне контекста и рассказ не клеится. Да не на «некую»: «некая» это литература, литературщина, когда прочёл, захлопнул книжку и забыл. Не будем, конечно, пугать и шеймить простите, феймить криндж-мейкингом этим «давно минувших лет», но времена и впрямь тогда, мягко говоря, были иные. Работы по инету и в проекте ещё не водилось, студенческих всех этих вакансий не существовало, да даже кассиром в магаз в ларёк то бишь лишь по большому блату можно было устроиться.
У Лукоморья тогдашнего хикикоморей1 всяких по-русски звучит как «кикимора хихикающая» (если Ж.) или «комар на мухоморе» (ежели М.), то есть когда сексуальных претензий хотя бы на сто грамм этого мира ни грамма, ещё не водилось. Разве что по самому изуверскому алкашизму. Но для алконавтов наших, в отличие, например, от английских и американских, и квасить-то в одно лицо, в домашней слоновой башне сидючи, отнюдь не в кайф. Никто и не сидел по барам, покручивая в руках стаканчик с виски одиноко или «с целью познакомиться», да и баров-то тогда особо не было А вот сотоварищи всегда неотъемлемы: в «рыгаловочке», в любом дворе, на каждой лавочке
Так что борьба за корку хлеба велась, как и положено, но за жёсткую жёстко, по-сизифовски неравная, с прорывами редкими и просветами сверхкороткими