– Это вы тут навели порядочек или до вас постарались?
– Мы, – откликнулся Шурик. – Начальство приказало рыть носом, вот и роем.
– Значит, они здесь ничего не искали? – уточнил я.
– Во всяком случае, внешне это не отразилось, – пожал он плечами.
– А где вы обнаружили все эти... вешдоки по кражам?
– Что где. Крупные вещи – видео, дубленку, норковую шубу – в кладовке. Цацки в столе.
– А список?
– Тоже в столе. В центральном ящике.
– Что, прямо сверху валялся?
– Ну, не сверху. Так, среди других бумажек.
– На видеомагнитофонах пальцев нет? – продолжал я расспрашивать.
Невмянов отрицательно покачал головой.
– Даже самого Шкута?
– Никаких. Вообще в квартире есть его отпечатки, но других нет. Видимо, работали в перчатках.
– А... этот список. Он был от руки?
– Нет, напечатан. Скорее всего, вон там, – Невмянов показал подбородком в угол, где на отдельном столике стоял японский компьютер с русской клавиатурой. Монитор цветной и принтер с широкой кареткой, отметил я про себя. Когда я работал на заводе, мы закупили несколько таких комплектов, и я хорошо представлял себе их цену.
– Дорогая штучка, – сказал я.
– А тут все недешевое, – согласился Шурик. Больше, кажется, у меня вопросов не было. Я узнал все, что хотел.
Даже чуть больше. Напоследок я попросил у Невмянова разрешения просто пройтись по квартире, и он милостиво разрешил. Разумеется, я не рассчитывал найти что-либо, ускользнувшее от внимания целой оравы валиулинских сыщиков. Но личность Геннадия Шкута сегодня интересовала меня даже больше, чем вчера, когда я шел к нему на свидание. И мне хотелось составить хоть какое-нибудь представление о человеке, которого зверски пытали, а потом убили в собственной квартире, убили и ушли, не взяв ничего из дорогостоящих вещей, открыто разбросанных по дому. Что за секрет ценнее компьютеров и бриллиантовых брошек он знал?
Осмотрев комнату, я пришел к единственному пока выводу: покойник, мягко говоря, не чурался достижений цивилизации. Фирмы “Грюндиг”, “Панасоник”, “Джей-ви-си” были широко представлены здесь своими лучшими образцами. Начиная с лазерного проигрывателя и кончая пылесосом и автоответчиком. От комнаты не отставала и кухня: японский холодильник, итальянская посудомоечная машина. В холодильнике водка, шампанское, какой-то недопитый ликер. На полках пустовато – консервы, полусъеденная банка красной икры, заветренный кусок ветчины. Похоже, хозяин предпочитал питаться вне дома. Для очистки совести я похлопал дверцами кухонных шкафов. Ничего примечательного. Выдвинул один за другим ящики разделочного стола. В первом ножи, ложки, вилки, все мельхиоровое. Во втором лекарства, две пачки французских презервативов. В третьем...
Я выдвинул третий ящик, и его содержимое привело меня в состояние некоего ступора. Не помню, сколько я стоял над ним в прострации. Минуту? Две? Больше? Из нее меня вывел Невмянов, войдя на кухню и заглянув мне через плечо.
– Ну что? – спросил он.
– Ничего, – ответил я, задвигая ящик на место. – А скажи-ка, братец, где тут у вас нужник?
– Ты что, и нужник хочешь обследовать? – поразился Шурик.
– Нет, он мне требуется по прямому назначению. Я солгал. Запершись в уборной, я достал из кармана записную книжку и занес туда несколько слов. На свою память я после вчерашнего удара решил не слишком полагаться, а делать записи при Невмянове мне не хотелось. Потом я спустил воду и долго мыл руки под краном, размышляя о том о сем. Размышления, впрочем, были вполне бесплодные. Поэтому я решил перейти к действиям.
– Шурик, – спросил я перед уходом из квартиры, делая вид, будто только что вспомнил о чем-то, – у тебя есть какие-нибудь неформальные связи в ростовском УВД?
– Допустим, – осторожно ответил Невмянов.