И если он распорядится...
Авось Голубко не захочет лезть в это дело. Но председатель мой неожиданно повеселел. Интересно, подумал я, он уже знает, кому отдаст эту квартиру?
– Чудненько, чудненько, – пел он. – Нет, теперь я вас так просто не отпущу ни за что! – Лев тряхнул своей седой гривой и, не вставая с кресла, открыл бар. В глазах зарябило от сверкающих бутылок. Здесь были джин, виски, коньяк, шампанское, еще какие-то вина в глубине, но не они привлекли мое внимание. На отдельной полочке стояли рюмки с бокалами. И среди них, в первом ряду, оттеснив назад хрустальную посуду, красовались чешские стаканы со старинными автомобилями на боку. Ровно пять штук.
Остаток дня прошел в рядовых дурацких хлопотах. Я ругался с главным инженером РЭУ по поводу незапертого подвала. Навещал Сережку Косоглазова по кличке Заяц, которого застал дома на диване с газетой в руках, что радовало и огорчало одновременно: с одной стороны, Сережка ничем предосудительным не занимался, с другой – на работу устраиваться тоже не торопился. С гражданином Косоглазовым была на этот предмет проведена соответствующая беседа. Потом я вел прием граждан – две склоки в коммуналках, одна драка между разведенными мужем и женой, одно слезное заявление с просьбой хоть что-нибудь сделать с внуком пятнадцати лет, который через день дома не ночует. Потом... потом я инструктировал дружинников... Нет, сначала я созванивался с райэнерго насчет фонаря возле стеклянного дома, а уже потом занимался с дружинниками – и все это время посреди бесконечных этих забот у меня перед глазами нет-нет да и вставали эти чертовы стаканы.
Случайность? Или не случайность? И только к вечеру, устав до свинцовой тяжести в скулах, решил: ну их к черту, пускай будет случайность! Потому что все равно прокуратура считает дело “чистым”. Потому что даже Валиулин не хочет в него лезть и им заниматься. Потому что, в конце концов, и впрямь кровь убитого вора в законе Черкизова не вопиет ко мне об отмщении, а Витька Байдаков тоже не вызывает симпатий. Так что плюнуть, растереть и забыть.
Но плюнуть оказалось не так-то просто. Когда уже в потемках я добрел до отделения, дежурный, увидев меня, сказал:
– Зайди к начальнику, он тебя искал. Через пять минут я узнал, что недооценил энергичного председателя стеклянного дома.
– Обложили, понимаешь, – недовольно гудел Голубко. – Не успели от них заявление принести – звонок из исполкома, звонок из райуправления... – Он швырнул мне через стол бумажку, на которой я разглядел гриф ЖСК “Луч”. – Сделай что-нибудь, чтоб они от нас отстали!
С тяжелым вздохом я взял письмо и покорился судьбе.
9
Лицо у Байдакова было мятое, как подушка. Он сидел передо мной на стуле, аккуратно положив ладони на коленки, и смотрел в угол. В углу было навалено черт-те что: ломик, ржавое ведро, лепная рама без картины, большой моток толстого каната, японский телевизор и охотничье ружье. Все это были вешдоки по разным делам, не поместившиеся в следовательский сейф. Разговор не клеился. Не зря, ох не зря Степанида в ответ на мою официальную просьбу разрешила встретиться с Витькой не в изоляторе, а не поленилась вызвать его в прокуратуру! Теперь она сидела, как штырь, между нами, и наша с Байдаковым беседа выглядела не более связно, чем куча разнородных вещей в углу.
– Ну так где ты все-таки с ней познакомился? – не то во второй, не то в третий раз спрашивал я.
Витька делал вид, что глубоко задумывается, потом переводил на меня бесстыжие глаза и говорил:
– Вроде в кабаке. А может, нет. Может, на улице. Не помню я. Амнезия, – он постучал костяшками пальцев по голове. – Вон, хоть у гражданина следователя спросите.