Но тут же другой вопрос: а если бы сумели продержаться ещё двое-трое суток в несколько иных условиях, что же – получается, что спасти не смогли?
Конечно, морская медицина знает примеры поразительной живучести человеческого организма, но это лишь феномены.
Продержаться в таких условиях долго было нельзя. Это хорошо понимали прежде всего те, кто сам уже побывал в подобных переделках. Но понимать и догадываться – одно, а убедиться – другое. Убедиться, выжил ли кто, жива ли хоть одна душа, можно было лишь вскрыв – всухую, герметично – обе крышки аварийной шахты в девятом отсеке. Только тогда можно было говорить – шапки долой! Вот почему спасательные работы Северного флота носили ритуальный характер – вскрыть вход в девятый отсек, чтобы не было сомнений – живых не осталось.
Почему же сразу об этом не сказали всем?
А кто бы посмел такое заявить, когда ещё мог оставаться хоть один шанс из тысячи? Да разве поверило бы хоть одно родительское сердце такому преждевременному заявлению? Разве не посыпались бы обвинения в том, что флот досрочно прекратил спасательные работы, «не захотел никого спасать»? Ведь даже, когда был объявлен траур, родственники требовали отменить его и продолжить спасательные работы.
«Зачем ныряли на «Курск» спасатели, если с самого начало спасать было некого?» – вопрошает газета, а вместе с ней и миллионы читателей.
Попробуй бы они не понырять!.. Пресса, родственники, общественное мнение, в том числе и мировое, никогда бы не простили российскому флоту подобного бездействия. Потому и ныряли, что не нырять не могли. Да, знали, что живых уже нет. Но объявить об этом можно было только тогда, когда бы был вскрыт отсек-убежище, последний приют уцелевших на время.
Однако у газеты свое объяснение: «Наши подводники-спасатели обследовали корпус. Затем стали пытаться (как нам говорят) состыковаться с лодкой. И здесь начинается самое непонятное: можно попытаться сделать три, пять стыковок. На первых же убедиться: нормально сесть на комингс-площадку нельзя, она искорежена. Профессионалы-спасатели высокого класса сразу поняли это. Водолазов-глубоководников даже не вызывали: спасать некого. Но операция по нырянию к мертвой лодки упорно продолжается. Никто не вызывает иностранных водолазов, которые потом спокойно откроют люк, а бесполезные аппараты сутками бьются и бьются, как нам говорят, о стыковочную площадку. Зачем?!
И бились ли они о неё все это время?
В этом, мне кажется, и есть ключевой вопрос. Дай Бог нам ошибиться, но только одно объяснение может хоть как-то пролить свет на всю эту бурную деятельность: что, если глубоководники убирали с лодки (или из её окрестностей) нечто, что легко могли обнаружить прибывшие наконец иностранные специалисты, обследовавшие «Курск»? И что в корне перевернуло бы картину гибели атомохода?»
Глава вторая
«ОТКРЫВ ЛЮК, МЫ БЫ ИХ ПРОСТО УТОПИЛИ…»
Почему автор версии решил, что «только одно объяснение может хоть как-то пролить свет на всю эту бурную деятельность» – именно его объяснение? Тут могут быть десятки толкований. Рассмотрим ещё одно, на мой взгляд, более здравое и логичное. Но сначала об этом «нечто, что легко могли обнаружить иностранные специалисты». Ну не торчало там из пробоины в борту «Курска» оперение «ракетоторпеды, прилетевшей с «Петра Великого», являя собой ту картину, которую никак не должны были увидеть иностранные специалисты.