И черт меня дернул посмотреть в комнату в подвале
Зачем?
А, для туристов, хозяин показывает на проржавленный обломок треножника, показывает с легкой гордостью, видите как настоящий По фотографиям делал
Смотрю на обломок, воспоминания накатывают со всех сторон, безжизненная пустыня, смуглая рука проводника, две тысячи, три тысячи, н-да-а, неплохо же ты на тысячах разжился
Вы же вы же никому не скажете?
Я не знаю, что он читает на моем лице, я не успеваю сказать никому, никому он бросается на меня, вгрызается в мою память, сильнее, сильнее, откусывает от неё кусок, с болью, с кровью
откуда я знаю, что это правда
Оторопело смотрю на экран, на фотографии боевых марсианских треножников, на охваченный пламенем город, смотрю, как будто вижу все это первый раз в жизни, спрашиваю себя:
Откуда я знаю
Сто сорок седьмое января
А скоро, а скоро, спрашивают дети.
Не говорят, что скоро, но я и так уже знаю.
А скоро ли утро.
А скоро ли весна.
Снова обнимаю детей, всех пятерых, рассказываю, что пройдет ночь, и наступит день, что пройдет зима, и наступит весна.
А скоро, а скоро, спрашивают дети.
Скоро, киваю я.
Вместе листаем календарь, декабрь, январь, февраль. Говорю, что сегодня сто сорок седьмое января. Ловко соскальзываю с темы, сколько в январе дней.
Вместе смотрим на часы, считаем, час, два, три, десять ловко уворачиваючсь от вопросов, сколько в ночи часов.
Рассказываю про весну, что вот снег растает, и пробьется зеленая травка, все выше, выше, а потом зацветет, рассказываю про день, что солнце встанет, и будет светло.
Смотрю на колючую морозную ночь снаружи убежища.
Смотрю на невидимый в темноте черный шар в небе, который когда-то был солнцем.
Смотрю на датчик топлива, который показывает ноль. Стараюсь не чувствовать, как холодает.
Обнимаю детей, всех пятерых, так и не знаю, как их зовут. Спать, говорю, спать, укрываю одеялами, поправляю подушки, даю каждому по чашке, а это чай такой, чтобы заснуть, долго сам не решаюсь выпить чашку, наконец, осушаю до дна, когда дыхания детей уже не слышно
Грань
меня в свою компанию они не брали, а если и брали, то так, чуть-чуть, самую малость, привет-привет-пока-пока. Все потому что если бежать к западу, то с ними ничего не случалось, ну может, у кого-то пара синяков на коленках а у меня сразу открывалась здоровенная рана от уха до уха, я падал ничком, и уже не помнил, как меня уволакивали в безопасное место, в городок. И даже нет, меня не брали в компанию даже не из-за этого, из-за этого, скорее, наоборот, сочувствовали, соболезновали всячески, а вот того, что я могу ходить на южную сторону, мне простить не могли. Ну, еще бы, все, кто бежал к южной стороне, останавливались, не добегая до околицы, когда кожа начинала покрываться кровавыми волдырями а у кого-то уже и отслаиваться клочьями. Со мной же все было в порядке, я был целехонек, как будто то неведомое оберегало меня от того неведомого, что было на юге. На меня уже косо смотрели и поговаривали, что я, должно быть, не совсем человек, если вообще совсем не человек, потому что где это видано, чтобы человек пошел на юг и не сгорел дотла.
Впрочем, все это было еще ничего, а вот если бы узнали, что я по ночам в предрассветные часы тайком ото всех хожу к востоку, вот тут бы меня точно выгнали из города, не меньше. Потому что где это видано, ходить к востоку, ну вы сами-то подумайте, кто ходит к востоку да-да, то-то и оно, кто ходит к востоку, у того и отрастают крылья, большие, сильные, поднимающие в небеса. Так что если бы кто-нибудь узнал о моих похождениях на восток, то из городка меня бы вышвырнули в два счета.
Впрочем, крылья меня не особенно-то и радовали все равно лететь на них было некуда. Больше всего я мечтал найти какую-нибудь неприметную тропинку, по которой можно было пройти, не падая с перерезанным горлом, не покрываясь гнойными язвами, не захлебываясь кровавым кашлем, не проваливаясь в реальность, где ждет неминуемая смерть пройти по какой-нибудь незаметной стежке, увидеть, что там дальше, за пределами нашего городка
Хотите закрыть книгу?
Сегодня праздновали день смерти что значит, чьей? Да ничьей, просто день смерти. Чествовали тех, кто был мертвым дольше всех, нашли даже таких долгомертвецов, которые пробыли в небытие аж несколько столетий подряд.