И чего? спросил Костя без интереса.
Чего, чего В нос закапывали.
Водку, что ли?
Водку. Запахи не все с тех пор не чувствую. Но в профессии говномеса это даже к лучшему. Колбасу чую это главное.
Хлоп и бумсик выдавил пузырчатым сводом ладонь Максимыча. Стакан описал дугу, и Максимыч стёр пену с усов. Вот Максимыч правильно пьёт, с пониманием, с чувством. На Максимыча и посмотреть приятно.
Они взялись за колбасу. Ели медленно, как барышни шоколад, смакуя кусочки. Колбаса была дешёвая, её ещё называли «глазунья», с огромными прогалинами жира и ломкой оболочкой. Пахла она ужасно, если нюхать её на сытый желудок, но сейчас резкий, почти удушливый аромат казался божественным. А я полдня не ел, только курил. Да ещё табак этот мятный! Тоска и гомосятщина.
И, главное, глупо всё: водку я принёс, а сам вроде зрителя сижу. И колбаса не моя. На сухую её брать равно что воровать. Люди-то для дела используют, а я что, жрать пришёл?
Жаль, я Верке обещал вырвалось у меня. Сегодня же Лидка гостей позвала. Вот я и обещал
Такое вообще нельзя обещать никому, заявил Максимыч, расправляя плечи и дыша. Тем более Верке. Ты уж не обижайся, Гриша. Я эту жизнь повидал. Я авиационный двигатель вот этими руками собирал. Я трубы варил в дерьме по колено в плюс сорок и минус сорок. В России алкоголь является неотъемлемой частью всемирной культуры, как Бетховен и Ландау.
Ни фига подобного, Максимыч, вмешался Костя, вытащив свои странные сигареты, в которые наливал жидкость и курил, не поджигая. Я могу пить, а могу бросить. Могу вот «Пейт» не курить вообще. Много раз пробовал. Всё от человека зависит.
Максимыч, на лице которого проступила теперь паутинка румянца, наклонился через стол:
Ты, Костя, не обижайся, но человек ты анизотропный и рассуждаешь аналогично.
Какой? напрягся Костя.
Тихо, тихо, Максимыч прижал набухший Костин кулак и спокойно продолжил. Анизотропный. И с нашими, и с вашими. Сегодня с плеснёвскими пьёшь, а завтра на Мельничихе шабашишь. Отсюда у тебя известный дуализм мнений: пить или не пить, водка или бургунди. У тебя ещё кристаллическая решётка не оформилась, понял? Ладно, хлебни вот.
Он сунул Косте взбеленённый стакан. Бумсик сегодня шёл замечательный, лёгкий и пузыристый, как коктейли в парке Горького. А то, бывает, пиво выдохнется и никакой пены, обычный ёрш.
Максимыч налил себе, встряхнул. На тяжёлом лице бывшего сотрудника авиационного НИИ, а теперь сварщика шестого разряда Степана Максимовича Шахова обмякли складки. Я любил, когда он выпивал и становился спокойным, твёрдым и говорил удивительные вещи.
Антиалкогольные кампании придумывают кабинетные крысы, которые пользуются теплом, которое я им подвёл, и говорят мне, чем занять мой досуг, рассуждал он. Если сию крысу взять за сытые ляжки и отправить в Уренгой, на трассу, если обрядить её в робу и маску, дать ей электродницу и магнит, а потом сунуть её под трубу и дать заварить шов с допуском два миллиметра, да в минус сорок пять, я погляжу, как эта крыса запоёт. Мы находимся на территории, где можно не жить, а выживать, и это нужно актуально учитывать.
Костино сало лежало на столе, завёрнутое в тонкую бумагу. Я взял полукруг колбасы, поднёс к носу и положил обратно. Потом быстро запихал в рот и принялся жевать, поражаясь собственной удали. «Глазунья» таяла во рту.
В этом меняющемся мире люди вроде нас с Гришей, ну, и тебя, балбеса, являются изохорой бытия, и так было со времён Римской империи. Пока эти кремлёвские ганглии придумывают очередной опиум для народа, умные очки и микрочипы в копчик, мы на Руси сохраняем свои балансиры, Максимыч потряс стаканом. Дистиллят истории! Какой епитимье его только не подвергали, чтобы вытравить из народа историческую память! Суют нам свою виртуальную реальность, хотя мы столетиями использовали свой натуральный способ общения с богом, под коим я понимаю книги, годящиеся для тёплого времени суток, и менделеевскую смесь для всего остального. Эти орангутанги рассказывают мне о глобальном потеплении, но когда я примерзал жопой под Лангепасом, никакое потепление мне не грозило. Покорение Арктик невозможно без этого источника бодрости, который принципом Дарвина встроен в самый наш генетический код. В эпоху цифрового неоцена водка остаётся антитезисом духовного распада и способом возвыситься над бормотанием века. Люди не меняются. Люди всегда хотят хлеба, зрелищ и работоспособной канализации, и всё это смежно с исторической традицией возлияний. Гриша, согрейся!