Костя сполоснул стаканы. Остатки воды он расплескал по некрашеным чугунным батареям, сваленным вдоль стены. Я полез во внутренний карман телогрейки.
Только так, мужики, вытащил я флакон и водрузил в центр натюрморта. Да и то случайно. В девятнадцатом «А» дали
Я рассупонил ватник и вытянул ноги. От пола веяло промозглостью. Сбоку жарил старый обогреватель.
А что там в девятнадцатом «А»? уточнил Максимыч. Я там позавчера был. В седьмой, что ли, квартире?
В тридцать четвёртой. Там стояк греет, а радиатор холодный, вернее, не холодный, а как бы неравномерный. Я зонда пустил
Тихо! оборвал Максимыч. Не девальвируй интригу. Потом про зонд расскажешь.
Костя уныло смотрел на бутылку. В Косте килограммов сто. Бутылку он выпивает с утра для разгона.
И тут у меня подступило. Пить нельзя! Нельзя пить и баста! Какая штука выходит глупая! Главное, как сказать об этом Максимычу? Он и в табло дать может. Да пусть лучше даст. Неудобно как-то.
Ким, очнись. Не увлекайся. Максимыч это враг. Костя ещё туда сюда: глазёнки вон жадные бегают, он бы и в одного эту бутылку прилепил. А с Максимычем аккуратно надо. Послать бы его сразу Плюнуть в рожу, и дело с концом. Слабо, Ким?
Плюнуть! Шустрый какой нашёлся. Куприн налип рыхлым телом, и от одной мысли, что нужно отказать Максимычу, лицо обносит холодом и губы шелушатся, как простудные.
Я становлюсь неподвижен. Неподвижность давит, шум в голове. Спина эта Да что же её ведёт, словно разболтался там шарнир и весь позвоночник остался стоять на острой игле. Поссать бы. Всё болит, или не болит, а просто кажется? Нижняя часть тела будто чужая. Там словно поселился моллюск и выедает меня изнутри, дёргает нервы, как струны арфы, устраивая мне симфонии боли. Да разве боль это? Просто ощущения. Это называется старость.
Ты чего? устало и нежно шевельнул мою телогрейку Максимыч. Опять мотор барахлит?
Ага, я взялся за грудь и сморщился. И спину простреливает. Не гожусь я сегодня
«Не поверит», мелькнуло в голове. Ложный путь. От боли всегда и пьём, а тут вдруг
Я лгал не кому-нибудь. Я лгал Максимычу. А Максимыч ужас как не любит всей это подковёрщины. Да имел ли я право?
Давай, Гриша, решайся, раз, два, три Гриша, либо сейчас, либо никогда. Сказал нет и всё! А дальше будь что будет. Получишь от Максимыча фирменный взгляд из окопов его тёмных глазниц. Получишь, ну и что? Терпи и живи дальше. Раз, два, три
Так ведь не отстанет Я Максимыча знаю. Ну-ка, взял себя в руки, дрянь такая, и говори не буду! Как в армии умел: не буду и всё. Хоть режьте, не буду!
Нет, не идёт. Не идёт. И выпить тянет, аж руки трясутся. Как не выпить? Сгорю же. Живьём сгорю. Так хоть боль уйдёт, а не уйдёт станет чужой, как кот приблудный. Словно сядет плотнее обувь и перестанет натирать мою тлеющую плоть.
А если не пить, что тогда? Домой? А дома что? Кто я без этих пятниц, без подсобки, без Максимыча? Жизнь и так крошится по кусочкам, остаётся скелет И сам я скелет. Руки тонкие, чёрные, жилистые, продолжения моей тоски, шарят беспомощно по телогрейке, ищут ответы в пуговицах.
Кому мы в этой Плеснёвке нужны? Мира-то не видим. А мир давно вперёд упрыгал. Морды эти жируют всё. Видел тут одного выступленца, Жемчугова, толстый, как морж, и такой же гадкий Туша с мясом. Про новые протоколы безопасности говорил А в Плеснёвке какие протоколы? Сюда менты-то ходить боятся.
А Машка веки проколола, дурочка Ладно бы мочки ушей или нос там, но веки-то веки! Вот, опять в глазах запесочило. Она проколола, а у меня песочит. Вставила туда светодиодные штуки мода у них такая. Дурь, конечно.
Я так ей и сказал: ты ерундой-то не майся, лучше торшер сразу к пупку приделай, красиво будет. Она даже не обиделась. «Папка, ты у меня классный, только жизни не знаешь, потому тебя и обманывают», чмокнула в щёку и убежала. А Верка орёт: «Что ты ей не скажешь?». А что ей сказать? В юности сам волосы красил
Машка хорошая, дурочка просто. Меня в грош не ставит. Лидка тоже не ставит: засядет в своей «флишке» и не нужен никто. А про внуков заговоришь истерика. Что они за поколение такое? Напялят маску и лежат целый день. Чипы себе ставят. А нам чипы нельзя. После чипов пить не полагается. А как при нашей профессии не пить? Не поймёт клиентура. Непьющий слесарь вор. Это в Плеснёвке все знают.
Гриша, не отвлекайся. Гриша, пора сказать Максимычу, отбояриться и домой.
Гриша сидит как под наркозом. Ким, очнись! Ну-ка! Боль не навсегда. Боль не твоя. Соскреби её и не впадай в ступор. И Гришу этого соскреби.