Я сердцем чуяла, что мой отец умер, выдохнула она.
Я могу рассказать все, от и до, продолжал хозяин, и, что еще важнее, могу восстановить справедливость по отношению к вам; более того, я и намерен так поступить, что бы ни говорил мой брат Бартоломью. Я очень рад видеть здесь ваших друзей не только телохранителей, но и свидетелей того, что я собираюсь сказать и сделать. Мы втроем сможем смело выступить против Бартоломью. Но только давайте обойдемся без посторонних без полиции, без чиновников. Мы сумеем все превосходно уладить между собой, без всякого вмешательства. Для Бартоломью огласка была бы досаднее всего.
Он сел на низкую кушетку и, щурясь, вопросительно вгляделся в нас близорукими и водянистыми голубыми глазами.
Могу вас заверить, заявил Холмс, что все сказанное вами дальше меня не пойдет.
Я кивнул в знак согласия.
Отлично, отлично! воскликнул Шолто. Могу я предложить вам бокал кьянти, мисс Морстен? Или токайского? Других вин я не держу. Открыть бутылку? Нет? Что ж, тогда, надеюсь, вы не станете возражать против табачного дыма, против мягкого бальзамического аромата восточного табака. Я немного взволнован, а ничто не успокаивает лучше кальяна.
Он приладил трубку к большому сосуду, и дым весело забулькал сквозь розовую воду. Мы сидели полукругом, склонив головы и опираясь подбородками на ладони, пока этот странный подергивающийся человечек с круглой сверкающей макушкой, сидя в центре, судорожно выпускал изо рта клубы дыма.
Когда я решился обратиться к вам, заговорил Шолто, то мог бы дать свой адрес, но опасался, что вы пренебрежете моей просьбой и приведете с собой нежелательных лиц. Поэтому я взял на себя смелость назначить свидание так, чтобы сперва на вас поглядел Уильямс, мой слуга. Я полностью доверяю его благоразумию и дал приказ, если что-то ему не понравится, тут же все отменить. Прошу прощения за эти предосторожности, но я человек необщительный и, не побоюсь этого слова, утонченный, а на свете нет ничего более неэстетичного, чем полицейский. У меня врожденная неприязнь ко всем формам грубого материализма, я редко общаюсь с грубой толпою. Живу, как видите, в атмосфере элегантности. Могу назвать себя покровителем искусств. Это моя слабость. Вот этот пейзаж на стене подлинный Коро, и хотя знаток, не исключено, усомнится в подлинности полотна Сальватора Розы, но относительно этой картины Бугро двух мнений быть не может. Я неравнодушен к современной французской школе.
Простите меня, мистер Шолто, заговорила мисс Морстен, но я приехала сюда по вашей просьбе выслушать то, что вы желаете сообщить. Уже очень поздно, и мне бы хотелось, чтобы наш разговор был как можно короче.
Так или иначе, какое-то время он займет, ответил Шолто. Мы непременно должны отправиться в Норвуд для встречи с братом Бартоломью. Мы поедем все вместе и попытаемся взять над ним верх. Он очень сердит на меня за то, что я повел дело так, как считаю правильным. Вчера вечером мы с ним изрядно повздорили. Вы не представляете, каким ужасным человеком он бывает, когда злится.
Но если нам нужно отправиться в Норвуд, то лучше, наверное, поторопиться, вставил я.
Шолто так зашелся смехом, что у него даже покраснели уши.
Вряд ли это получится. Даже не знаю, что он скажет, если я приведу вас так неожиданно. Нет, я должен вас подготовить пояснить, какие у нас с ним отношения. Прежде всего должен признаться, что в этой истории много такого, чего я сам не понимаю. Могу только изложить то, что знаю сам.
Мой отец как вы уже догадались, майор Джон Шолто служил в Индии. Одиннадцать лет тому назад он вышел в отставку и поселился в Пондишерри-Лодж в Аппер-Норвуде. В Индии он преуспел и привез с собой немалую сумму денег, обширную и ценную коллекцию редкостей, а также целый штат слуг-туземцев. Располагая таким богатством, он купил дом и зажил в настоящей роскоши. Кроме меня и моего брата-близнеца Бартоломью, детей у него не было.
Очень хорошо помню шумиху, вызванную исчезновением капитана Морстена. Мы читали подробности в газетах и, поскольку знали, что капитан был другом отца, много обсуждали это происшествие в его присутствии. Нередко он вместе с нами строил предположения, что же могло произойти. Ни на минуту мы не подозревали, что за тайну он хранил у себя в груди: ведь он, единственный на свете, знал о судьбе Артура Морстена.
Впрочем, мы догадывались, что над отцом нависла некая угроза и что он в опасности. Он очень боялся выходить один и всегда держал в Пондишерри-Лодж двух привратников из числа профессиональных боксеров. Один из них Уильямс, который доставил вас сюда; когда-то он был чемпионом Англии в легком весе. Отец никогда не говорил нам, чего именно боится, однако он питал нескрываемую неприязнь к людям с деревянной ногой. Однажды он разрядил револьвер в человека на деревяшке, который оказался безобидным торговцем, собиравшим заказы. Нам пришлось заплатить большую сумму, чтобы замять дело. Мы с братом считали это просто отцовской причудой, однако последующие события заставили нас изменить свое мнение.