Ну Я снова покраснел.
Конечно, нравятся, улыбнулся он. Кто-нибудь в классе?
Я кивнул. Блин, вот откуда он все знает?
Молодец! Ладно, давай я тебе Джона Ли Хукера поставлю.
Кого?
Блюзмен великий.
Иголка бесшумно опустилась на медленно вращающееся виниловое поле. Никаких щелчков, легкое шипение. И вдруг разболтанная гитара, голос дрожащий и резкий, как наждак.
Вот, тихо сказал Лёня. Истоки. Весь твой любимый рок из блюза вырос!
Может, подумал я, и вырос. Некоторые мотивы прям рок-н-ролл настоящий. Но рок как-то поаккуратнее, что ли.
I love the way you walk, говорю, это про чего это он?
Про любовь, понятно дело. Весь блюз про любовь, тоску и одиночество. А ты здорово слова на слух ловишь!
Наверное Я облизнул сухие губы. Приятно, черт возьми. Рискну высказать собственное мнение: Но мне музон чо-то не очень. Не забойный. Не просекаю.
Вырастешь просечешь, улыбнулся Лёня.
Никогда я это нытье не просеку, подумал я.
Лёнь. А вот что музыка дает человеку? Ну, кроме радости?
Ну ты и спросил! Радости что, мало?
Да предки достают: музыка твоя дурацкая, ничего не дает
А, вон что, вздохнул Лёня. Музыка дает понимаешь, смотря что слушать и как.
Он провел вниз-вверх ладонью по голове, от макушки к шее и обратно. Волосы как торчали торчком, так и остались.
Музыка утончает чувства.
Чего? не понял я.
Ну Меломан не может быть циником, по-простому если.
Я кивнул. Нормальное объяснение. Не вижу связи, не очень понимаю, кто такой циник, но звучит хорошо. Меломан не может быть циником вверну при случае.
Когда Лёня пошел проводить меня, то, открыв мне дверь, увидел на лестничной клетке маму мою. Совпадение. Мать с ведром помойным. Которое я обязан выносить.
Ань, сказал он ей. Здравствуй.
Здорово, коли не шутишь.
Чего это она такими штампами выражается? Мама двинулась вниз по лестнице, к лифту.
Ань, Петька-то твой молодец какой!
Да ладно тебе, учиться ему надо Петь, вынеси ведро.
Неопределенная фраза с железной в кавычках логикой. Что это с матерью? Неужели она думает о Лёне то, что о нем говорят всякие соседки? Мать уже дошла до лифта, не оборачиваясь.
Он английский отлично слышит, крикнул Лёня.
Я стоял, не понимая, какого фига обо мне ведут диалог люди, которые бог знает сколько лет не разговаривали. Но мне было приятно, честно говоря, что мама и Лёня так непринужденно болтают, как старые приятели.
Мама, уже вызвав лифт, который с далеким глухим лязгом тащился по шахте, обернулась:
Гены, улыбнулась мать.
Лифт остановился, дернулся, с тонким противным скрежетом растащил двери.
Вроде я должен был ведро вынести?
* * *Мы так достали учителей, что они разрешили нам устроить «огонек». Это такая вечеринка, где пирожные с пепси и фантой и мафон с цветомузыкой.
Пирожные люблю, музыку эту попсовую ненавижу. Сижу на подоконнике, гляжу, как девчонки пляшут. Подходит Лама, дергает за запястье:
Пошли танцевать!
Ты чо, я не умею. Запястье высвобождать не хочется.
Научу, давай. Чо у нас такие мальчики стеснительные, блин!
Позови Чернышкова, говорю. Руку только не разжимай. Ему вон делать нефиг.
Да ты офигел. Разжала. И сморщилась, как будто лимон укусила.
Шучу! Да я, кстати, никакой не стеснительный, вот не надо!
И пошел. Охотно даже. Подвигался как-то В цветомузыке все равно ничего не видно, к счастью. Тут диск-жокей это недавно так стали называть тех, кто на мафон кассеты ставит, хотя ни дисков у них нет, ни коней, завел медляк наконец, «Тайм» «Скорпов». Тоже, конечно, фигня, а не рок, но хоть что-то. Я уже собрался запрыгнуть обратно на подоконник, как Лама меня обняла за шею и говорит, что сейчас медленный.
Ты меня не стесняешься? говорю.
Ты о чем?
Ну, я тебя ниже на полголовы.
Я на каблуках.
Значит, на целую голову.
Ну что ты ерунду говоришь. Как тебя можно стесняться ты хороший мальчик, тебя все любят.
Не хочу, говорю, быть таким.
А каким хочешь?
Любым. Только не мелким.
А мелким это в каком плане?
В плане роста.
Я вздохнул; даже если ей непонятно, то чего уж от других-то ждать.
То есть хочешь быть высоким стройным красавчиком, как Мартин Харкет?
Ну и фамилия
Это солист «Ахи».