Седой, ты, наверное, меня на повороте высади, чтоб не кружиться там, вспомнил я о толкающихся автобусах на нашем маленьком вокзале.
А я никуда не тороплюсь. Покружимся.
Ну как знаешь.
Ага.
Друзья и сослуживцы у него умерли. Из дальних родственников он ни с кем не общался. Иногда в городе попадались мужики, с которыми он строил котельные, но он всегда как-то без интереса с ними здоровался. «Ладно, пойдем мы. Внуку мороженое надо купить», прощался он, крепко пожимая руку. Рука у него была крепкой до самой смерти сухая и длинная, я любил ее жать и пытался соответствовать.
Окончательно пить он перестал после той истории с двухсторонним воспалением легких. Тогда я учился в своем первом университете, который к тому времени еще не успел бросить. Приехал из Москвы навестить его. На третьем этаже больницы я назвал нашу с дедом фамилию. «Елисеич, что ли? слишком радостно ответил мне врач. В пятой палате его найдешь». Дед занял самую козырную койку в палате у окна.
Здорово, Седой! жал я ему руку дольше обычного.
Ого, ты чего здесь? улыбался дед.
Тебя приехал навестить.
Да хватит, что ль!
Ваш чай, товарищ полковник! раздался мужской голос за спиной.
Дед не подал вида, что это к нему.
Горячий, с пятью ложками сахара, как и просил. Обойдя меня, мужик в больничном халате поставил на полку деда алюминиевую кружку.
Ага, сдался дед.
Я не стал делать удивленного лица. Мне ли не знать военных подвигов деда.
Внук? не отставал мужик.
Внук-внук. Иди уже, скомандовал дед, привставая.
Хорошие у тебя условия тут, улыбнулся я деду.
Да ничего, ага.
Я уехал обратно в Москву делать вид, что учусь, а дед остался в больнице делать вид, что лечится.
Условия в этой больнице если и были хорошие, то уж точно не в плане санитарии. Седой от кого-то подхватил туберкулез, и мой отец против воли деда перевез его в другую клинику.
Помимо прописанных таблеток, дед принимал и горячительные напитки вместе со своими соседями-туберкулезниками. «Все равно помирать, так хоть весело». Дед не просил ему что-то привозить все, что ему было нужно, ему поставляли младшие по званию. Они все делали по первому зову не каждый день лежишь с таким авторитетным и жизнерадостным больным.
Вместо положенного года дед отлежал в больнице четыре месяца и вернулся домой. «Ненавижу врачей. Лучше дома помру». Главврач полюбил деда и на прощание сказал ему: «Елисеич, если не хочешь помереть, как эти, то завязывай». Дед задумался.
Бабушка проявила свой до этого не проявляющийся характер жены декабриста и лечила его что было сил, не отходя ни на минуту. Заразиться не боялась и, как и прежде, спала с ним в одной кровати. Болезнь ушла вместе с желанием выпивать. Не хотелось умирать, как эти
На смену неожиданно заступил его сын. Развелся, пусть и неофициально, с женой и начал в ежедневном режиме пить, как конь из ведра. Дед и в лучшие свои годы так не употреблял. В какой-то момент живущие рядом с сыном бабушка с дедушкой переехали к нему присматривать. Теперь дед ходил за водкой сыну. Трясся на кассе, брезгливо укладывал бутылки в пакет и шел похмелять так похожего на него сына.
Как сейчас помню: омерзительно пахнущая кухня, на столе стоят пустые бутылки, немного покусанной еды, куча таблеток и пузырьков, бабушка, отгородившись от нас огромной спиной, мешает в стакане водку с водой для моего папы, который уткнулся головой в забытые на столе руки, дед мрачно курит в углу (там пахнет лучше всего). «Еще не хватало сына пережить», говорит он и уходит в комнату реклама кончилась.
Когда ему стукнуло семьдесят, я привез ему семимесячного правнука. «Хороший пацан, улыбнулся дед, глядя на жизнерадостного ребенка. Наш человек!»
Через месяц дед захворал и, отказавшись ехать в больницу, умер. Правнука увидел, сына не пережил реклама кончилась.
На похоронах лежал в открытом гробу, такой же сухой и красивый, как тот шотландский актер, который охранял мать драконов. Бабушка суетилась, чтобы похороны проходили как положено, но иногда замирала и начинала плакать. Мой папа, хоть уже и опохмелился, все равно не мог стоять на ногах сидел на бордюре возле гроба, руки положил на колени, а голову на руки любимая поза. Я держал на руках своего улыбающегося сына. Все в сборе: лежащий, сидящий, стоящий и пока висящий.
Когда гроб опустили, я отдал сына жене и помог папе дойти до ямы. «Кинь землю, Володь», запе-реживала за сына бабушка. Папа лишь махнул рукой: «Чего уж там».